— В таком случае я не стану возражать против вашего решения, — заявил Николя; его помрачневшее лицо свидетельствовало о переживаемых им чувствах, однако он старался держать их, в узде. Молодой человек взял свою шляпу и трость. — Не стану больше отнимать время у вас и мадам Вальмон.
Он сдержанно поклонился всем присутствующим, бросив на Габриэль тяжелый взгляд, пронзивший все ее существо, а затем быстро вышел из кабинета.
Эмиль больше не мог скрывать свою слабость, его колени подкосились, и обе женщины, бросившиеся ему на помощь, подхватили его под руки и усадили на стул. Габриэль схватила шаль, висевшую на вешалке в кабинете; и укутала плечи мужа, с ужасом думая о том, что у него может быть рецидив болезни.
— Что заставило тебя прийти сюда?
— Это я во всем виновата, — ответила за него Элен. — Я сказала Эмилю, что явился какой-то человек по, имени Дево и что ты страшно огорчилась, узнав об этом.
Габриэль присела на корточки у ног мужа и взглянула снизу вверх в его бледное, искаженное гримасой страдания лицо.
— Откуда ты узнал, что я отказала месье Дево в поставках сырья?
Эмиль задыхался от перенапряжения сил и говорил медленно, делая большие паузы между словами.
— Я и не знал об этом, пока не открыл дверь и не услышал твоих слов.
Дурные предчувствия охватили Габриэль, она заметила странный огонек, пылавший в глубине его глаз.
— Ты сердишься на меня?
— Прошу тебя, не сердись на нее, Эмиль, — горячо вступилась за подругу Элен. — Габриэль много работала все это время и делала это только ради тебя и во имя благополучия вашего дома. Доктор Жонэ настоятельно просил, чтобы тебя не волновали и особенно не беспокоили хозяйственными делами.
— По вашему, отказ от выгодной сделки и ссора с потенциальным клиентом являются заботой о моем душевном покое и кошельке? Оставьте нас, Элен. Пришлите сюда двух слуг с носилками для меня. Я вряд ли смогу самостоятельно проделать второй раз этот трудный путь.
Когда дверь за Элен закрылась, Габриэль не тронулась с места, продолжая сидеть у ног мужа.
— Ты знал, что я все это время работала здесь, заменяя тебя?
— Сначала я об этом и понятия не имел. Я был слишком болен, чтобы хоть о чем-то думать. Но постепенно для меня стала очевидным твое участие в делах.
— Я знаю, что поступила против твоей воли, и все же я не стану притворяться, отрицая, что получила глубокое-удовлетворение от работы.
Ему понравилась ее откровенность. Эмиль знал, что одним из ее лучших качеств является искренность, и ценил это в жене.
— Ты, наверное, чувствовала себя в своей стихии, — вздохнув, промолвил он, — и, несмотря на тот разговор, который состоялся у нас сразу после отъезда гостей, я не осуждаю тебя за то, что ты воспользовалась удобным случаем и избавилась от Дево.
Габриэль видела, что его глаза потеплели. Значит, он в душе не сердился на нее.
— Ты быстро понял, в чем дело.
— Если бы даже Дево был самим Наполеоном Бонапартом, я и тогда бы не стал на его сторону против воли моей жены.
Растроганная Габриэль, поддавшись внезапному чувству, прижалась щекой к руке Эмиля. Он доказал ей свою преданность, ту преданность, в которой они клялись друг другу в день свадьбы. Ее долг жены и спутницы жизни тоже состоял в том, чтобы хранить верность своему супругу. Так почему же тогда так щемит ее сердце, так холодеет душа и ей кажется, что она умирает? Неужели все это из-за того, что Николя Дево навсегда покинул их усадьбу? Ведь она сделала то, чего так долго добивалась.
Нервная и физическая встряска пошла на пользу Эмилю, и прогулка до конторы явилась тем поворотным моментом, с которого началось его полное выздоровление. Казалось, сам запах конторских чернил, книг и шелка послужил толчком к его выздоровлению. Элен теперь со спокойной душой могла возвратиться в Лион, поскольку видела, что болезнь Эмиля не дала никаких осложнений. Когда он вновь начал понемногу браться за дела и наведываться в контору ежедневно на несколько часов, само собой получилось так, что Габриэль каждый раз сопровождала его, и они вместе разбирали бумаги, проверяли счета и отчеты, всю ту документацию, которую она вела во время его болезни. Эмиль одобрил все ее начинания и позволил себе сделать лишь несколько критических замечаний, которые, впрочем, свидетельствовали лишь об отсутствии у нее опыта, а не деловых способностей. Габриэль знала, что это всего лишь переходный период и что когда Эмиль совершенно поправится, она сама вновь окажется не у дел, запертой в четырех стенах дома, и вынуждена будет опять целиком посвятить себя домашним заботам.
И вот однажды утром за завтраком Эмиль широко улыбнулся ей и сказал те слова, которые она с замиранием сердца ждала каждый день в течешгс этой последней недели.
— С сегодняшнего дня тебе больше нет необходимости сопровождать меня в контору. Я знаю, что у тебя много дел по дому, кроме того, самое время возобновить наши светские знакомства.
И как бы для того, чтобы вознаградить ее за покладистость, Эмиль в этот же день принес ей давно обещанный подарок — плетеную корзину, выстланную муслином и наполненную почти невесомыми мотками пряжи белого блестящего шелка. Эти мотки только что были взяты из шелкокрутильной мастерской, где опытные рабочие готовили шелк-сырец на продажу.
— Вот возьми, дорогая, шелк Вальмонов себе на новое платье. Сама выбери цвет, и красильщики выкрасят для тебя эти нитки.
Ее сияющие радостью глаза были для него лучшей благодарностью. Эмиль не хотел, чтобы какое- нибудь недоразумение нарушило их семейный покой и гармонию, установившуюся в их отношениях; он по достоинству оценил ту выдержку жены, с которой она, идя ему навстречу, отказалась от работы в конторе. Ворчливая капризная жена, постоянно устраивающая сцены, казалась ему сущим мучением. А в Габриэль Эмиль обрел ту женщину, о которой всегда мечтал, и он твердо решил все сделать для того, чтобы не потерять ее. После своей болезни он много размышлял, вспоминая, сопоставляя и сравнивая. Ему не давало покоя полное страдания выражение глаз жены, когда она говорила о нежелании вновь встретиться с Николя Дево. В дальнейшем его смутное предчувствие вполне подтвердились. Когда он открыл дверь в свой кабинет, его поразила увиденная им сцена. Казалось, сам воздух был наэлектризован и, несмотря на запальчивость двух ссорящихся людей, те взгляды, которые они в это время бросали друг на друга, выдавали совсем другие чувства. Не похожие на обоюдную ненависть и враждебность.
Габриэль решила окрасить подаренный ей мужем шелк. в нежно абрикосовый цвет, он выгодно оттенял ее волосы и подчеркивал свежий цвет лица. Отдав пряжу красильщикам, Габриэль села почитать полученные из города газеты. Одна из заметок привлекла ее внимание, и она поспешила поделиться новостью с Эмилем.
— В газетах пишут, что Жозеф Жаккард скоро будет демонстрировать свой новый станок в Лионе. Его выставят на площади Сатоне. Мне бы очень хотелось взглянуть на него. Давай поедем! Кроме того, я хочу воспользоваться случаем и заглянуть в дом отца, чтобы посмотреть, как он и Элен ладят между собой после того, как она вернулась в Лион.
— К сожалению, дорогая, я не могу сейчас бросить ферму, меня ждут неотложные дела, — и Эмиль улыбнулся ей своей ласковой улыбкой. — Но почему бы тебе действительно не пожить несколько дней в доме отца? Ты слишком много работала в последнее время и сильно устала. Поездка в Лион благотворно скажется на твоем самочувствии, тебе надо развлечься, — сказал он, а про себя подумал, что не отпустил бы жену с такой охотой в город, если бы не знал об отъезде Николя Дево в Париж.
— Походи по магазинам и вообще постарайся приятно провести время.
Через два дня Габриэль уехала в Лион. Дорога была трудной. Колеса экипажа поднимали клубы пыли. На улице стояла духота. Но благодаря сухой погоде Габриэль довольно быстро добралась до города. Экипаж въехал в Лион со стороны расположившегося по склонам холма квартала Фурвье, и Габриэль попросила кучера попридержать лошадей в том месте, откуда открывалась чудесная панорама города. Она вышла на минуту из экипажа и быстро взобралась на небольшой пригорок, чтобы полюбоваться этим великолепным
