– Рискуя собственной жизнью.
Джон нахмурился:
– Под ударом жизнь леди Элизабет.
– Ты откроешь Анне, кто ты такой на самом деле?
– Не сразу. Я должен убедиться, что ей можно доверять.
– И это означает, что ты будешь проводить с ней достаточно много времени.
Джон не делал ничего такого, чтобы чувствовать себя виновным, тем не менее мысли об Анне рождали у него чувство вины.
Было уже позднее утро, когда Элизабет подошла к подножию башни, охраняемой двумя солдатами, каждый из которых представлял сторону своего хозяина. Элизабет захотелось улыбнуться своему солдату, Лайонелу, молодому мужчине, еще не посвященному в рыцари, очевидно, выбранному солдатами Милберна за отсутствие опыта. Солдат, не имеющий опыта, едва ли решится на нападение или на попытку в одиночку спасти леди из заточения.
Но она знала, что Лайонел был младшим из четырех братьев, и все три его брата были рыцарями. У Лайонела было достаточно опыта. Элизабет очень хотелось ему улыбнуться. Но вместо этого она сделала книксен, продолжая держать в руке поднос. Лайонел бросил на нее лишь один беспокойный взгляд, после чего с бесстрастным видом стал разглядывать стену коридора.
Солдат Баннастера снял салфетку с подноса и взял для себя кусок хлеба. Элизабет одарила его недобрым взглядом, и он поднял руку, как бы пытаясь ударить ее. Она отступила – всей душой отвергая покорность, Элизабет знала, что это наиболее эффективный способ, когда имеешь дело с быком.
– Могу я пройти? – негромко спросила она. – Моя леди еще не завтракала.
– Проходите, – сказал Лайонел, покосившись на своего коллегу-солдата, и открыл дверь.
– Обслужи ее светлость, – сказал солдат Баннастера, – и принеси назад поднос. – Если долго задержишься, я сам приду за тобой.
Распрямив плечи, Элизабет кивнула и прошла между солдатами. Винтовая лестница шла вдоль стены и заканчивалась этажом выше. В нижней части башни не было окон, и темноту разгоняли факелы. Элизабет поднялась быстро, поскольку привыкла к тесноте каменных лестниц. Они отшлифовались за долгие годы использования многими поколениями. Когда-то по этим ступеням шагали только солдаты. Сейчас, в новые времена, замки постепенно превращались в более роскошные дома. Эта башня знаменовала своего рода потворство любимого отца дочери. Элизабет всегда любила уединение, возможность уйти от того, что отвлекало, и сосредоточиться, на своем любимом искусстве. Она рисовала прихотливые узоры, вышивала их и раздавала в качестве подарков, иногда заключала в рамку, иногда украшала ими подушки и покрывала.
Парадокс заключался в том, что Элизабет, любившая уединение, предоставила возможность прочувствовать его и Анне, которая любила людей, беседы и вечерние развлечения и терпеть не могла одиночества.
Элизабет ускорила шаг и вошла в солнечную комнату. Ставни на окнах были раздвинуты, позволяя проникнуть свету. Здесь стояли стулья и табуретки, на полу были сложены подушки, стол для работы завален тканями и нитками.
– Леди Элизабет? – громко позвала Элизабет, открывая дверь.
Анна вышла из комнаты, находившейся еще на несколько ступенек выше, и выражение облегчения, отразившееся на ее лице, заставило Элизабет почувствовать себя страшно виноватой.
– Простите меня за то, что я появилась так поздно, миледи, – сказала Элизабет, указывая Анне жестом наверх. Элизабет поспешила вслед за Анной, и они плотно закрыли за собой дверь.
Едва Элизабет поставила поднос на стол, Анна бросилась ей в объятия.
– Что происходит? – шепотом спросила она, слегка отстраняясь, но не отпуская Элизабет. – Вы не пришли сюда спать. Я с ума сходила от беспокойства и даже подумала, не разоблачили ли вас, но ко мне по-прежнему никто не приходил. А ведь если эти солдаты думают, что вы всего лишь горничная, то они могли…
Когда Анна перестала бормотать и разрыдалась, Элизабет поняла, насколько напугана ее подруга.
– Я так сожалею, – сказала Элизабет. – Они намерены не позволять мне приходить к тебе, я смогу только приносить еду. Очевидно, Милберн получил приказ не давать тебе, то есть мне, ни с кем общаться.
– А где вы спали?
– Перед очагом на кухне.
– Ой, Элизабет! – Анна взяла ее за руку и подвела к стулу, стоявшему возле стола. – Вы очень измучились?
– Я была настолько уставшей, что сразу заснула. К тому же я чувствовала себя в безопасности на кухне Адалия. Только, Анна, пока мы разговариваем, ты должна есть, ведь я не могу находиться здесь долго, а поднос и посуду я должна вернуть.
Анна вздохнула, поднимая салфетку с подноса.
– Я-то надеялась, что у нас будет длинная беседа.
– Я тоже так думала. Но в общем, особенно рассказывать нечего. Баннастер отправился утром в Лондон, и это уже некоторое облегчение. Адалия согласилась вести хозяйство, и сейчас все слуги знают, что я – это ты.
– Должно быть, это так затруднительно для всех, – сказала Анна, откусывая кусок хлеба с маслом.
– Ты права. Но я теперь могу подолгу находиться в большом зале. Все осторожны и молчаливы, но никто не допустил ошибки.
