вдруг – ну а вдруг? – он вошел в ее положение?
– Я очень рада это слышать. Я боялась, что для него это игра или хобби. Франциска посещает Ранчо уже в течение ста пятидесяти лет. Она что-то вроде местной достопримечательности или исторического памятника. Нельзя шутить с достопримечательностями и историческими памятниками, вы согласны со мной? – спросила она серьезно. – Это… это не по-американски.
Он потряс головой, явно развеселившись.
– Должен признать новизну.
– Новизну чего?
– Взгляда.
– Какого взгляда?
– Леди сорвала аплодисменты, – откомментировал он. – У вас хорошо получается. Лучшей работы я еще ни у кого не встречал.
А – новый взгляд на предмет. Понравился ее взгляд на ситуацию с Кингстоном. Он это серьезно? – думала она, краснея от неожиданного комплимента. А почему бы нет? Не зря же она занялась газетной работой. Вероятно, у нее прирожденный репортерский инстинкт и острое, как бритва, восприятие, а теперь они просто раскрылись.
– Спасибо, – сказала она, скромно опуская ресницы. – Слышал бы это мистер Харпер. Вы ни за что не поверите, но это мое первое задание.
– А я и не верю.
Это уже не звучало как комплимент. Она озадаченно вскинула глаза.
– Вы не верите, что это моя первая репортерская работа?
В его голосе появилась нота сарказма.
– Вы, наверное, хотели сказать: первое надувательство?
Она была в полном недоумении.
– Я не понимаю. Я думала, мы говорим о репортерском искусстве. При чем здесь какие-то надувательства?
– Репортерское искусство? – расхохотался он. – Какое репортерское искусство?
– Мое репортерское искусство, – от обиды ее голос задрожал. Где-то у них произошло полнейшее недоразумение. Если бы только знать где. – Вы же говорили о хорошей работе.
Он сузил глаза.
– Можете прекращать игру, мисс Эйвери. Я вас раскусил. Причем с самого начала. Вы не репортер.
– Репортер! – возмущенно настаивала она. – Почти. Во всяком случае, стану, как только сдам первую статью.
– Вранье! Вы, может, меня не узнали, но я-то вас узнал.
Он встал, подошел к музыкальному центру и достал из-за него журнал. Пролетев по воздуху, журнал шлепнулся у ее ног, раскрывшись на самой истерзанной странице. Рейчел уставилась на свою помятую фотографию.
– Ой, это же я! – удивленно выговорила она. – А это статья о моем духе.
– Очень проницательно.
– Что вы делаете с этим журналом?
Он не отвечал. Казалось, он ждал от нее каких-то значительных слов или действий. Она раздраженно уставилась на него. Тут репортерским инстинктом и острой проницательностью не отделаешься. В данный момент она предпочла бы женскую интуицию, а еще лучше – чтобы ей все толком объяснили.
– Вы не могли бы сказать прямо? Не видите, что ли: я блуждаю в потемках.
Он рассмеялся, и от этого удивительно изменилось его лицо, но еще удивительнее было неожиданно теплое чувство, заполнившее Рейчел. Непроницаемо-жесткая маска исчезла, будто и не было ее вовсе, а на открытом лице читались юмор, пылкий темперамент и потрясающая жизненная сила. Хорошо бы узнать его поближе – этого, обаятельного и сильного. А не того холодного, циничного и недоброго, что встретил ее у дверей.
– И смеяться вам бы тоже надо почаще, – сказала она в некоторой рассеянности. – Гораздо чаще.
– Ну, с вами-то, похоже, смеху не оберешься. О'кей. Будем играть в вашу игру. – Он ткнул пальцем ей под ноги. – Именно эта статья и привела меня сюда.
У нее возникла совершенно неожиданная и достаточно тревожная мысль.
– Привела вас сюда? – повторила она. – Вас? Вас лично?
Он продолжал улыбаться.
– Да. Меня. Меня лично.
Она застонала, сдаваясь неприятному, противному… и неизбежному.
– Вы не сказали, как вас зовут.
– Нет, не сказал.
– По-моему, это вполне можно сделать и сейчас, если вы не против.
– Меня зовут Зак. Зак Кингстон.
Она кивнула, нисколько не удивившись.
– Естественно. Но не Зак Кингстон-младший? В смысле – вы не сын профессора Кингстона?
– Нет.
– И не какой-то там второй или третий, ну знаете, с римскими цифрами?
– Нет.
– И вы ему не родственник? А может, это просто случайное совпадение имен, шутка судьбы?
– Нет, нет и… – складки у рта углубились, – нет.
– Как же мне это в голову не пришло? Вы и есть профессор Кингстон?
– Виновен.
– Это ужасно!
– Промашка вышла, – согласился он. – Поэтому так важна предварительная подготовка. Нужно знать свою жертву, когда идешь на дело.
– При чем тут это? – сказала она, переводя взгляд со своей измятой фотографии на измятый – и чистый – конверт в руке. – Ничего я такого не сказала, чего не стала бы говорить, знай, что вы – это вы.
Такого он явно не ожидал.
– Почему же вы злитесь? – напористо спросил он.
– Почему? Вы спрашиваете «почему?» после того, как проговорили все это время, а я не записала ни слова? – Она потрясала конвертом, перенося свой гнев с беззащитного неодушевленного кусочка бумаги на очень воодушевленного и ни в коем случае не беззащитного профессора. – Первое в жизни задание, и я его провалила. Откуда я могла знать, что вы профессор Кингстон? Вы и словом не обмолвились. И не похожи вы на профессора ни капельки, – с вызовом заявила она.
– А чего вы ожидали?
– Очки в роговой оправе, брюшко и кроткий вид, – отчеканила она. – У вас же этого нет!
Он сунул руки в карманы.
– Очков или брюшка?
– И кроткого вида тоже. Ничего похожего. В крайнем случае вы могли бы носить мешковатый свитер с заплатами на локтях и курить трубку.
Он покачал головой.
– Очень вредно для здоровья.
– Может быть, – согласилась она, скрестив руки на груди. – Но всем известно, что профессора курят трубки! Теперь задание провалено, и все по вашей вине.
– По моей вине?
– Да. По вашей вине. И что вы теперь собираетесь делать?
Он молчал. Прислонившись к каминной полке, он изучал девушку сузившимися глазами.
– Чего вы хотите, мисс Эйвери?
– Я хочу интервью. Нет. Чего я на самом деле хочу, так это чтобы вы оставили Франциску в покое, – сообщила она с чувством. – Я хочу, чтобы вы избрали для разоблачения другого несчастного духа.
– Почему? – выпалил он, и прямота тона требовала прямого ответа.
