души человек, а предводитель банды басмачей. Ему бы больше пошла не пилотка, а чалма. Павел проследил за направлением его взгляда и увидел фигуру человека, ныряющую среди волн, бегущих по траве. По стати и размашистости движений, Павел узнал Могучего. За спиной у него угадывался большой рюкзак. Повернувшись в сторону казармы, Павел вгляделся в вышку. На ней торчала только фигурка патрульного. С некоторых пор у замполита появилась привычка, залезать на вышку и подолгу рассматривать в ТЗК расположение. Павел сам не раз глядел в ТЗК, через него даже кратеры на Луне можно было разглядеть, не то что бегущего из самоволки солдата. Кузьменко с Задорожним уже взобрались на горку. Павел спросил равнодушно:
— Что, хохлы перевод получили?
— Ну, и перевод, и просто настал момэнт такой… — проговорил Хаджа, поводя своим крючковатым носом, будто принюхиваясь, не доносит ли ветер запах пожарищ.
Как радушный хозяин, Павел спустился в капонир, достал стаканы, поставил чайник. Когда выбрался наверх, друзья уже расстелили в любимой выемке плащ-палатку, Могучий выставлял на нее банки с огурцами, помидорами. Волоча за собой телефонный провод, Павел прошел к плащ-палатке, поставил стаканы, подключил телефон. Хаджа аккуратно резал на газете неизменное сало.
Лаук как всегда спросил серьезно:
— Хаджа, а что скажет Аллах?
— Ничего не скажет. Он же не видит. Я сейчас нахожусь на территории Христа, а он сало есть не запрещает.
Павел откинулся на крутой склон горки, трава приятно щекотала шею, уши, склонялась над лицом. В памяти всплыло странное название этой травы — костер… Хорошо! Водку пить не хотелось, посидеть бы просто так, попить чайку, поговорить о том, о сем. Как всегда, обнаружив такое веселье в своих владениях, пришел Котофеич. Хаджа выбрал кусочек сала, в котором было побольше мяса, протянул коту. Но тот вдруг коротко шипнул и угрожающе поднял лапу, прижав уши. Хаджа отдернул руку, проговорил укоризненно:
— Ты чего это дерешься, звэр?
Павел спросил:
— Хаджа, давно хочу тебя спросить, почему тебя так Котофеич не любит?
— Почему, почему… А я знаю?
Никанор принялся разливать, Хаджа сказал:
— Котофеичу не наливай, он уже под газом, только что на меня кидался… Салага, успел в самоволку сбегать…
Могучий взял стакан. Посмеиваясь, Никанор сказал:
— Салагам, вообще-то, не положено…
Лаук раздраженно проворчал:
— Хватит, Никанор. Салага, салага… Все мы тут салаги. Надо делом заниматься, а мы тут х…ем груши околачиваем. Из тридцати человек настоящей службой в роте занято меньше десяти. Все остальные — свинари да поломойки, — похоже, он тоже затосковал по дому.
Могучий предупредительно, с широкой улыбкой подал стакан Павлу. Взяв стакан, Павел спросил:
— Слушай, Могучий, почему тебе всегда весело?
— А чего тосковать? — он улыбнулся еще шире, глядя на солнце сквозь стакан. — Сегодня не идти на дежурство, пробежался до поселка, до дембеля год и четыре месяца. Все отлично. Тебе тосковать, еще меньше причин. Через четыре месяца ты дома будешь.
— Слушайте, мужики, а почему в нашей роте, и правда, нет дедовщины? — вдруг спросил Кузьменко.
— Процент раздолбаев ниже среднего, — засмеялся Павел, и опрокинул стакан в рот.
— Один Черкасов, — как всегда посмеиваясь, добавил Никанор. — Но один человек дедовские порядки не наладит.
— Вы уедете, начнется и дедовщина, — проговорил Могучий, задыхаясь и занюхивая водку рукавом. — Газмагомаев, Волошин, кое-кто еще из того призыва помаленьку корешатся. — Могучий вдруг расчувствовался: — Вы — люди. Я тоже думал, старики, старики… А приехал в роту, у меня глаз выпал. В учебке меня здорово дрючили. А здесь, ни от кого, ничего плохого не видел…
Павел внимательно посмотрел на Могучего, который запихивал в рот целиком огурец.
— Могучий, а почему это ты еще не выпив, уже окосел?
— А я две кружки пива выпил, — безмятежно признался тот.
— Ну-ну… Смотри, замполит почует — на губу запечатает.
— В этом бардаке трудно оставаться человеком, — вдруг заметил Лаук.
— Человеком вообще трудно быть, — добавил Могучий, тяжело сопнув носом.
— Аминь, — заключил Павел и проглотил водку. Прожевав кусок хлеба с салом, Павел спросил: — Послушай, Могучий, а почему тебя в десант не взяли?
— А по блату… У меня отец с военкомом кореша. А мать меня все маленьким считает, вот и упросила отца, чтобы определил, куда полегче. Тут, и правда, халява…
После второй бутылки их окутал туман. Все говорили, не слушая друг друга. Никанор с Хаджой сидели в обнимку и чего-то рычали друг другу. Вдруг Павел поймал на себе трезвый, холодный, изучающий взгляд Кузьменко. Резко дернув головой, будто сбрасывая хмель, Павел посмотрел в его глаза, жестко, пытливо. Заюлив взглядом, Кузьменко торопливо взял кусок сала, затолкал в рот. Неожиданно Павлу пришла на ум мысль, что он уже два раза успел побывать в увольнении. Единственные, кто ходил в увольнительные, это он, да каптер Гамаюнов. Но Павел тут же сморщился; не может быть, мелко, ничтожно… Хотя, грозился же он убить первого попавшегося гражданского, ради того только, чтобы на десять дней в отпуск съездить.
Павла обвевал теплый ветерок, в губах пульсировал жар. Тяжело поднявшись, он сказал:
— Чайник вскипел. Пойду чайку заварю…
От чая хмель немножко выветрился, зато навалилась истомная тяжесть. Помаленьку разговоры стихли, все повалились в траву. Как всегда некстати протрещал зуммер телефона. Взяв трубку, Павел проговорил:
— Пээрвэ на связи…
В трубке голос замполита:
— Ефрейтор, у меня такое впечатление, будто вы только и делаете, что сидите, держа трубку возле уха. Как ни позвоню, тут же отвечаете…
— Это что, плохо?
— Да нет, удивляюсь только, когда вы успеваете поддерживать станцию в рабочем состоянии… Ефрейтор, идите в роту, общее построение. Кстати, там мимо вашей станции Могучий в самоход пошел, почему не задержали? Странная у нас рота; салаги в самоволки бегают, а старики в казарме безвылазно сидят…
— Во-первых, товарищ лейтенант, если я нахожусь на станции, то нахожусь в капонире. Следовательно, того, кто ходит мимо, я видеть не могу. А во-вторых, я сам вызвал Могучего. У меня под фургоном лежит ротор от преобразователя, надо было его откатить в сторону.
— Ефрейтор, что меня в вас поражает, это ваша потрясающая неискренность. Вы, будто с двойным дном; как Анисим из 'Теней…', или, и правда, как мистер Икс, всегда в маске… Вы ж целыми днями на приемо-передающей кабине голышом валяетесь… — он отключился.
Павел усмехнулся, сказал:
— В роте общее построение…
Лаук легко вскочил, кивнул Хадже:
— Пошли…
Наворачивая портянки, Павел пробурчал:
— Интересно, я точно знаю, что замполит сегодня на вышку не залезал, откуда он знает, что Могучий в самоход ходил?
— Откуда, откуда… — проворчал Никанор. — Полная рота стукачей и сексотов…
Когда они подходили к казарме, рота только выходила строиться на плац. Павел с Лауком встали на
