— Не загадывай, — сумрачно бросил Павел, — в тайге всякое бывает… — и принялся одеваться.
Они спустились вниз по течению до конца переката. На крошечной галечной проплешине под скалой задержались.
Профессор кивнул на отмель:
— Если бы у лодки было чуть-чуть плавучести, ее бы выбросило сюда.
Олег кинул камешек в котел между отвесными скалами, в котором кружилось круговое течение:
— Наверное, вон там, посередине, она и лежит.
Павел предложил:
— Можно нырнуть. Ее только с места стронь — сама пойдет. Тут не глубоко, метра два с половиной… Чуть-чуть до отмели протолкнуть, а там вытянем…
— Против течения не выгребешь. Как ты до середины доберешься?
— Можно вон с того выступа прыгнуть. Если хорошенько оттолкнуться, быструю струю перелетишь.
Глядя на воду, насыщенную игривыми пузырьками воздуха, профессор невозмутимо спросил:
— Как прыгать будешь? Вниз головой?
— Зачем? Можно и солдатиком…
— Нет уж, прыгай вниз головой. А то ноги поломаешь, тащи потом тебя, целый центнер… А так, в случае чего, ямку как-нибудь выкопаем, схороним… Неужели же ты думаешь, что я позволю тебе рисковать из-за кучи размокшего барахла?! Пошли, до вечера надо хотя бы километров двадцать протопать…
Однако такое заявление профессора оказалось чистейшим волюнтаризмом. Идти было адски тяжело, приходилось, чуть ли не каждые двадцать метров перелезать через промоины, из-под ног то и дело срывались пласты иссушенной почвы. По береговой террасе идти было еще сложнее; там стояли стеной дремучие заросли крапивы, и в этих зарослях валялись совершенно невидимые валежины, сучья, короче говоря, останки погибшей тайги. Ногу сломать было запросто.
Часа через три пути, Олег вдруг заорал что-то нечленораздельное, тыча пальцем вниз. Павел даже подумал, не появился ли на реке белый пароход. Жаль, но не появился. Просто, на береговом склоне лежала груда бревен, видимо занесенная туда во время последнего сплава.
Профессор сумрачно посмотрел вниз, проговорил устало:
— Чего орешь?..
— Плот сделаем! Поплывем, как белые люди…
Павел проговорил раздумчиво:
— Если бы была веревка, то запросто… А без веревки, без топора никак не обойтись… Нужно клинья вытесывать.
— Веревка, говоришь?.. — задумчиво пробормотал профессор. — Будет веревка! Там же крапивы полно…
— Точно! — Павел хлопнул себя по лбу. — Четырех бревен вполне хватит.
Павел с треском выдирал из ивняка застрявшие там в половодье бревна, скатывал их к воде. Бревна были высохшие до звона и невесомые, будто из бальсового дерева.
Олег, уворачиваясь от катящихся к воде бревен, кричал:
— Тебе бы не геоботаником быть, а бульдозером! Тоже в какой-то степени — гео…
Профессор с Мишкой резали крапиву, тут же подвяливали ее над костром, чтобы не жглась.
Плот получился весьма хлипким. Еще бы! Без стяжки клиньями никак не удавалось затянуть толстые крапивные жгуты. Но, потопав по нему, профессор сказал оптимистично:
— Все лучше, чем по берегу идти… В крайнем случае, еще разок, другой искупаемся…
Тут же, на берегу, устроились на ночлег. Павел попытался поискать налимов, но уже смеркалось, и в воде ничего невозможно было разглядеть. Правда, на вечерней зорьке Олегу удалось надергать мелких рыбешек на муравьиные личинки. Так что, ужин получился скудным. Усталые, они молча ждали, когда изжарятся рыбешки.
Олег поморщился:
— Опять без соли… Хоть бы ятрышник кипятком обварить, горько, как от полыни…
— Завтра туесок из бересты сошью, можно будет уху варить и ятрышник обваривать, — проговорил Павел, не отрывая завороженного взгляда от костра. — А еще я тут Марьин корень видел. Так что, завтра будет вам рыба по-сибирски… — он вдруг хохотнул: — Представляете, ребята, как нам от ятрышника скоро женщин захочется?..
Олег проворчал:
— Мне уже сейчас хочется…
Михаил весело воскликнул:
— А ведь верно! Ятрышник — первое средство от импотенции…
Все дружно заржали. Даже профессор улыбнулся в бороду.
После ужина Павел позвал:
— Михаил, пошли, что ли, закидушки поставим? Ночью налим должен хорошо брать. Лучше всего он на дождевого червя берет, да где ж его тут взять?.. Я слепней за день набил… Попитка не питка, как говаривал один очень ловкий рыболов… Который рыбку ловил исключительно в мутной воде…
Расставив закидушки, они вернулись к костру. Павел тут же прилег на приготовленную еще засветло подстилку, профессор уже лежал, натянув капюшон штормовки до самого подбородка. Михаил с Олегом, тихонько ругаясь сквозь зубы, побрели в темноту, добывать подстилку.
Профессор вдруг сказал:
— Жизнь кончается… Еще две — три экспедиции… Ты никогда не задумывался, почему это старый хрыч бегает по экспедициям, как молодой?
Павел молча пожал плечами, а профессор, будто видел его движение, продолжал:
— А мог бы, как другие, на старости лет создавать видимость научной деятельности; переписывать старое на новый лад. Да и из строго можно пару докторских диссертаций сделать… Да хотя бы своим именем в науку молодежь протаскивать, путем соавторства… Чувствую, не так жизнь прожил… Что-то еще надо было делать. Что, не знаю… Наверное, то, о чем ты утром говорил… Природу спасать. А я ее только изучал. Изуча-ал… И при этом всю жизнь меня преследует ощущение, что мир не развивается, а наоборот, разрушается. Будто гигантский оползень, медленно ползет куда-то в тартарары… Или, это только у нас в стране? Везде в мире 'зеленые' демонстрации устраивают в защиту природы, а у нас — тишь, да гладь, да вот такие пустыни расползаются по земле… Может, в душах людей уже пустыня? Мне страшно становится подумать, если наша карательная машина ослабнет, объявят экономическую свободу, что-нибудь вроде НЭП(а)… Начнется такая стрельба и резня по всей стране… — профессор вдруг стянул с головы капюшон, поглядел на Павла, спросил: — Ты что собираешься после Университета делать? Только не говори, что разрабатывать те идеи, фантастические… Тебе этого никто не позволит. Вернее, разрабатывать-то ты их можешь, но на твои разработки никто внимания не обратит. Это только говорят, что в науке свобода для творчества. Какой-нибудь замшелый доктор наук отломит от своей никому не нужной темы мизерный кусочек, и будешь ты его всю жизнь мусолить. На старости лет защитишь диссертацию. Но и тогда свои идеи ты разрабатывать не сможешь. Существуют темы кафедр, институтов, и прочее… Так что, будь любезен, работай в том направлении, какое тебе укажут.
Батышев замолчал, насупился, глядя на огонь костра.
Павел проговорил:
— Гонтарь мне на этой сессии сказал, что если я и дальше буду так учиться, то он возьмет к себе аспирантом…
— Ну, а ты?..
— Что, я? У него темы широкие, да и теорию эволюции он постоянно применяет. Мне это как-то ближе… Да и ученый он хороший, добросовестный. А больше меня никто не звал…
— А тебя что, обязательно позвать надо? Возомнил о себе много… Не скрою, толк из тебя будет. Но лично я звать тебя не собираюсь. Сам выбирай. А Гонтарь? Добросовестный, говоришь? Ладно, коли зашел разговор… Это не та добросовестность! В позапрошлом году был он со своими в экспедиции. Отстреляли они ровным счетом двести тридцать глухарей и сто шестьдесят глухарок. Заметь, в начале июля. Исследователи… Своими исследованиями урон нанесли, как банда браконьеров. Возьмем самый минимум:
