которую, на мое счастье, она так, по ряду причин, и не сподобилась.
Дело в том, что – открою страшную тайну! – у меня абсолютно нет и никогда не было никакого музыкального слуха.
Вообще.
Такие дела.
Исправить-то она ее, эту ошибку, разумеется, так и не смогла, иначе бы я там так и не доучился, но и простить, – по-моему, тоже – не простила.
Ни мне, ни себе…
…Сам-то я к музыке даже в те, романтические, врать не буду, времена был в лучшем случае равнодушен.
Британский рок, правда, любил послушать, но и не более того.
Это – все мама за меня решила, Царствие ей Небесное.
Которой почему-то взбрело в голову, что ее единственный сын должен был «непременно уметь играть на фортепиано» в рамках обязательной образовательной программы «интеллигентный мальчик из хорошей семьи». Мама была человеком сильным, волевым и целеустремленным, и такая мелочь, как полное отсутствие слуха у «интеллигентного мальчика», ее, как вы понимаете, абсолютно не останавливала.
Подумаешь, слух.
Мелочь какая.
Можно сказать, – фигня на постном масле.
Руки-ноги на месте?!
Голова со ртом?!
Тоже в порядке?!
А уши?!
Ну и в чем же тогда проблема?!!
Не умеет – научим, не хочет – заставим!
А слух – что слух.
Ну, и что, что отсутствует напрочь.
И не с таким люди живут…
…Зато вот как вырастет «мальчик», как познакомится с «девочкой» (тоже непременно из «хорошей семьи»), как придет к ней в гости, как увидит открытый рояль.
Да как сыграет…
…С какого перепуга мама решила, что неполная и далеко не богатая наша с ней «семья», состоящая из целеустремленного и вечно-угрюмого взрослого кандидата наук и малолетнего раздолбая, кроме спорта и бумагомарания ничем особенным по этой жизни не интересующегося, отвечает требованиям «хорошей» – знала только она сама.
Она-то – знала, а я – просто страдал, опровергая тем самым знаменитую формулу про тождественность знания и печали.
Знания, увы, доставались маме.
А с «печалями» из-за этой треклятой «музыки» в те годы чудесные приходилось уже разбираться мне лично.
С истериками, что называется, и фанатизмом.
Непросто было, врать не буду.
Доходило даже до вполне себе умышленного членовредительства: резал лезвием безопасной бритвы подушечки на пальцах, что освобождало хотя бы от занятий на фоно. Но, блин, сольфеджио-то это драное, «хоржор» (хоровое дирижирование) с прочей элементарной теорией музыки – с ними-то, с проклятыми, что делать прикажете?!
Не знаете?!
Вот и я тоже тогда как-то не догадывался…
А теперь представьте: в семь часов вечера в Черкизово играет «Спартак», допустим, с «Араратом» из Еревана. Парни в пять встречаются на Пресне, у метро, под «мужиком с гранатой». А у тебя в шесть – «пара» по сольфеджио.
«Пара» – это два академических часа по сорок пять минут и один пятнадцатиминутный перерыв.
Это – если кто не знает.
Беда.
Ну и чтоб вам было понятно, что любые попытки любых договоренностей изначально абсолютно бессмысленны, достаточно сказать, что преподавательница этого музыкального бреда мало того, что является интеллигентной сорокалетней еврейской девушкой в хрен его знает, каком поколении, так ее еще и зовут не абы как, а аж Сталиной Альгердовной.
То есть, – ее папу звали Альгердом.
А она, соответственно, – Сталина, с ударением на второй слог.
А это – уже даже не звиздец, это уже, извините, – просто ужас какой-то.
Причем она уже, само собой, сравнительно немолода и, кажется, смирилась с неминуемо приближающейся судьбой старой девы, – хотя и стройна, и полногруда, и, наверное, весьма привлекательна для своих ровесников.
Но ровесники, негодяи такие, – все уже давно женаты, а принцы на белых конях почему-то скачут исключительно, увы, – по каким-то соседним улицам.
Носит Сталина Альгердовна светлые кружевные блузки, темные классические, чуть зауженные к низу юбки, черные матовые туфли на высоком каблуке, телесного цвета колготки и круглые «народовольческие» очки в тонкой металлической оправе. Обладает гладко зачесанными назад и стянутыми в тугой пучок русыми густыми «учительскими» волосами и дурным характером изрядно пересушенной воблы.
В общем, с девушкой – с первого взгляда все конкретно понятно, вы не находите?
Ага.
Вот и я о том же…
…Ну а уж футбол-то в ее мировоззренческой системе координат – совершенно точно находится где-то как раз между холокостом и тем самым оскверненным любимым фикусом, в который на той неделе, по незнанию, случайно наблевал после удалой школьной пьянки скотина Хорышев.
Одноклассник, даже в какой-то степени товарищ и, – страшно сказать, – тайный собутыльник.
Очень талантливый парень был, кстати, в музыкальном отношении.
Сел потом, говорят.
За наркоту.
И – надолго…
…Представили?!
Ага.
И что делать?!
Так прям и сказать парням, чем сегодняшним томным весенним вечерком заниматься предполагаешь?!
Типа, извините, дорогие друзья, но сегодня мой слабый голос не вплетется в ваш славный хор, скандирующий «В Союзе нет еще пока команды лучше “Спартака”!» по причине изучения фигурантом правильности чередования нот в данном музыкальном отрывке?!
Да ебанитесь!
После такого на трибунах, сами понимаете, – лучше вообще не появляться…
…А отчислить меня из сией музыкальной школы по вполне себе уважительной причине абсолютной и, я бы даже сказал, какой-то одухотворенной профессиональной бездарности (к чему все годы обучения тайно и явно стремилась вышеупомянутая Нинель Давыдовна), как выяснилось, – оказалось куда сложней, чем принять.
Ибо при первой же подобного рода попытке на дыбы тут же дружно встали преподаватели и директор школы общеобразовательной, на базе которой и существовала упомянутая, блин, выше Капелла.
Музыканты, они ведь, сами понимаете – народ творческий.
Их больше то самое, ненавистное лично мне, сольфеджио беспокоит, чем какая-нибудь приземленная
