высовывать.
Здесь еще и писать надо уметь: в ежедневке, как в ВДВ, на войну ходят все, – включая замполитов и кашеваров, иначе просто не получается.
Издержки профессии, извините.
Мне, к примеру, – так даже нравилось…
…Я как раз заканчивал редактуру «своей» полосы, когда в дверь моего кабинета самым наглым образом постучали.
У меня аж челюсть отвисла, врать не буду.
Начальство, в лице Главного и ответсека всегда имело право входить в мою каморку без стука. А остальные, включая первого зама главного редактора и, по совместительству, моего товарища и партнера Сашу Лещевского, прекрасно знали, что за несколько часов до дедлайна меня вообще лучше не беспокоить: характер поганый, могу и на хер послать, а если чо – и пепельницей запустить.
Невзирая на чины и звания.
Кто не спрятался, я не виноват.
Так ведь нет, – не просто нагло стучат, еще и дверь потихонечку открывают.
С тянущим душу и вызывающим глухую и ненавистную зубную боль противным механическим скрежетом.
– Это еще что, блядь, за дела?! – рычу.
– Я тебе не блядь, – усмехается посетитель и внаглую, без всякого на то разрешения, устраиваясь на небольшом кабинетном диване, поднимает на меня свои небольшие, но выразительные серые веселющие глаза с пляшущими в них чертенятами.
Я было открываю пасть для очередного рыка, но понимаю, что кричать на этого посетителя – совершенно точно не буду.
Потому как нечем.
Просто воздух в легких неожиданно закончился.
И только потом, – чуть позже, – слышу вдогонку стук собственной, выпавшей от изумления, челюсти.
Твою мать!
Это же – Вещевайлов!
– Вовка! – удивленно откидываюсь на вращающемся кресле. – Это ж сколько лет мы с тобою не виделись?! И как ты меня нашел, скотина такая пропащая?!
Он – только смеется в ответ и достает из кармана стильного летнего плаща бутылку вполне себе приличного коньякия.
Нет, ну надо же…
– Так, – соображаю, – вот что, Вован. Я ради тебя, конечно, готов бросить все, но только кроме жены и газеты. Вернее, – вру. Совсем чуть-чуть. В смысле – ровно наполовину. Кроме газеты, с женой мы и так недавно разбежались. Причем с приличной скоростью, ага. Причем я, по ходу, бежал быстрее. Итого: можешь подождать полчаса?! Сейчас я редактуру закончу, и – полностью в твоем распоряжении…
– Окей, – смеется. – Давай заканчивай со своей рутиной, акула ротационных машин. Потом с чистой совестью этот флакон и приговорим. А что жену бросил? Я тут случайно Юлика Гуголева встретил, так он говорил, она у тебя – красавица. И детей вроде двое…
– Тут сложная история, – морщусь. – Потом расскажу, только редактуру закончу.
– Ну ладно, ладно, – успокаивающе машет руками. – Я пока покурю, не возражаешь?
Я только фыркаю в ответ.
Какие тут еще, извините, могут быть возражения?!
…И в этот момент, как назло, в кабинет заглядывает Машка, на которую Вещевайлов делает немедленную стойку, почти как престарелый потасканный сеттер на молодого глупого вальдшнепа.
Аж шерсть на загривке дыбом поднимается.
Машка же на него, естественно, – ноль внимания.
Ну, – посетитель и посетитель.
Подумаешь.
Газета все-таки…
– Ага, – констатирует. – Ты как всегда занят. Ну, тогда я поехала.
И выходит, аккуратно прикрывая дверь.
Вот так всегда: ни здравствуйте, ни до свидания.
Впрочем, – какие уж тут «до свидания»…
– Это кто?! – восхищенно шипит Вещара. – Откуда, блядь, такие обалденные экземпляры?! Я б ради такой – специально к тебе на работу устроился…
Теперь – уже я закуриваю.
Точнее – пока не закуриваю.
Только задумываюсь на эту тему.
Кажется – все-таки хочется, ага.
А если хочется – значит надо.
Как бы, думаю, – это поаккуратней, что ли…
– Это, – вздыхаю, – наша сотрудница, спецкор финансового отдела…
– Так-так-так, – радостно кивает Вовка. – А там у вас есть вакансии? А то у меня появился неожиданный зуд заняться именно финансовой журналистикой. Я даже готов немедленно приступить к обсуждению пары новых идей!
Я фыркаю.
– В финансовом, – говорю, – вообще-то есть. Вакансии, в смысле. Но тебе это все равно ни фига не поможет.
– Это еще почему?! – удивляется. – Нет еще такой крепости, которую не взяли бы большевики. Да еще с твоей помощью. Девушка-то – явно к тебе неплохо относится…
– Да хотя бы потому, – вздыхаю, – что помощи моей в этом деле, старик, ты точно хрен дождешься, ага. Та-та-та. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Ответственно говорю. И именно потому, что, как ты справедливо заметил, эта девушка ко мне довольно неплохо относится…
Вещевайлов крутит пальцем у виска, я еще раз фыркаю и продолжаю.
– Понимаешь, Вовка, – продолжая вздыхать, тянусь за сигаретами, – ты только что видел причину моего развода с первой женой. С той самой «красавицей с двумя детьми». Причем с «первой» – как раз по той, не зависящей, блин, ни от кого из нас причине, что эта, – не соблаговолившая даже поздороваться с нами худая злобная стерва, – вторая. И, похоже, – последняя…
…Вот так мы с ним и встретились.
Спустя десять с лишним лет.
Дела…
…За полчаса я, естественно, ничего не закончил: в газете, да еще в период дедлайна, так не бывает.
Просто потому, что не может быть никогда.
…Кто-то что-то постоянно доносил, исправлял.
Забегали взмыленные люди, чего-то орали, требовали.
Приперся даже редакционный фотограф Витя, решивший именно сегодня за каким-то хером потребовать с меня причитающиеся ему гонорары.
Что характерно – за иллюстрации, проходившие даже не по моему отделу.
Нашел время, блин.
Впрочем, редакционные фотографы, – они ведь как городские сумасшедшие, каждый со своей припиздью.
Хуже них – только художники, мне почему-то так кажется…
Да и кроме него народ валом валил, некоторые даже и по делу, что в редакции в дедлайн бывает значительно реже, чем вы могли бы подумать.
По делу там люди ходят исключительно тогда, когда начальник решит хотя бы немного
