до роскошной упругой попки.
Хорошо бы она там в нем смотрелась.
Среди джинсовых и кожаных отморозков и их не менее джинсовых жен и подруг.
Или, к примеру, за поеданием истекающего ароматным мясным соком только-только снятого с огня шашлыка.
Пришлось ей даже пообещать, что мы потом обязательно сходим в какой-нибудь пафосный ресторан, чтобы это платье хотя бы разок выгулять.
Не напрасно же она его из Праги тащила, сами понимаете.
Ничего, обошлось.
Нацепила узкие, стильные джинсы, сапожки на плоской подошве, свитерок. Обмотала шею длинным пушистым шарфом, натянула черную вязаную шапочку, накинула на плечи куртку.
Ну вот, думаю.
Совсем другое дело.
Мне она, если честно, в таком хулиганистом виде куда больше, чем в наряде от какого-то пафосного итальянца нравилась.
Посидели с ней немного, по бокалу красного вина выпили.
А потом за нами Никитос заехал, часов в восемь вечера.
И все б, наверное, было ничего, если бы уже в дороге мне Али не звякнул.
– Привет, – говорит, – Дэн. Вы как, уже едете?
– Едем, – хмыкаю, – потихоньку. Точнее, толкаемся. Желающих больно много по предновогодней Москве покататься.
– То есть вы еще из города не выехали?
– Ну, – смотрю в окно, – это смотря что считать городом. МКАД уже переехали. А вот из Митина пока выбраться не получается.
– Это хорошо, – радуется. – А то я тут ревизию запасов спиртного решил провести. И немного, понимаешь, забеспокоился. Винища – полно. Шампанского – ванны принимать можно. Виски, ром, коньяк – все в полном порядке. А вот нормальной русской водки и пива под завтрашние утренние шашлыки – ни фига, как выяснилось. Никто, сцуко, не озаботился, все, понимаешь, дорогими напитками меряются. А я не представляю, как, к примеру, двадцатилетний ром под шашлыки получится оприходовать. Не вяжется такое сочетание послевкусия. Так что – просьба к тебе: прикупи по дороге, пожалуйста. Кстати, в Митине нормальные супермаркеты есть, я сам там иногда отовариваюсь.
– Хорошо, заедем. Сколько брать-то?
– Ну, – считает, – водки бутылок семь, судя по количеству алкашей, будет достаточно. А вот пива – литров десять, думаю, имеет смысл прихватить. Там в «Рамсторе» живым пивом сейчас торгуют, в двухлитровых кегах. Возьми штук пять, если не хватит, мы потом в местном магазинчике обычным догонимся.
– Ну, блин, ты даешь! А водку в местном магазинчике что, больше не продают?
Молчит.
Думает.
Но, как потом выясняется, не над покупкой водки в местном магазинчике, а над тем, как мне ситуацию объяснить подоходчивее.
– Ты, дружище, давно водку в подмосковных магазинчиках покупал? Судя по тому, что до сих пор жив, – давно…
…На выходе из «Рамстора» они нас и накрыли.
Человек десять.
Говорил ведь Никитосу – давай поближе к крыльцу подъедем.
Нет.
Подвеску на своей свежекупленной тюнигованной «субарке» пожалел, сволочь такая.
Сугробы, говорит, намело, я лучше здесь встану.
Ничего, дотащим.
Вот, блин, и дотащили.
Злата тоже с нами сдуру поперлась: хочу, говорит, русские супермаркеты посмотреть, интересно.
Интересно, ага.
Особенно интересно стало, когда эта гопота прямо перед носом нарисовалась, а у нас руки заняты.
Пиво, водка.
Никитос еще и орешков накупил своих любимых, а я сушеных колец кальмара и креветок под ожидаемое утреннее пивко.
А тут – полный, блин, интернационал, судя по русскому мату и молдавско-таджикскому характерному «гыргырканью».
Гастарбайтеры.
А во главе, похоже, – наша, подмосковная сволочь.
Слишком уж, сцуко, много в речи характерного «аканья».
– Та-а-ак, – говорит, поигрывая дешевым ножиком. – Ящики и девку нам. Сами – валите, не тронем. И – не дай бог милицию позовете. У нас здесь, на районе, – все схвачено. Найдем и зарежем. Понял?!
Понял, думаю.
Чего уж тут, блин, непонятного.
Поставил пакеты на землю, выхватил бутылку водки, врезал по металлическому ограждению.
Отличная розочка получилась.
Прям как заказывали.
А слева от меня – характерный щелчок.
Сколько раз я Никитосу говорил, чтоб перестал эту чертову выкидушку на кармане таскать.
Заметут ведь рано или поздно.
А ведь вот – пригодилась.
Короче, Злата даже испугаться не успела, как эта комиссия по встрече уже по улицам Митина неслась, давая фору любому олимпийскому спринтеру.
Но старшего я догнал.
Слишком мне, блин, его слова насчет «девки» не понравились.
Располосовал морду, развалил надвое обе щеки.
Уж очень розочка удачная получилась.
Жалко, сцуко, было выбрасывать, не использовав по назначению.
Гляжу – Никитос тоже кого-то в сугроб завалил.
Мордой вниз.
Сел сверху и что-то старательно своей выкидушкой у него на жопе выписывает.
Художник, блин.
Мастер настенной живописи и прочей прикладной графики.
Тут-то Злата и заорала.
Я от удивления аж гопника из рук выпустил.
Бегал он, надо отдать должное, – совсем неплохо. Ошметки от обеих щек, как крылья, за спиной развевались.
Уважаю.
Хотя – жить захочешь, не так раскорячишься.
– Звери! Звери! – кричит во весь голос моя принцесса, моя золотоволосая девочка.
И я вдруг с удивлением понимаю, что это отнюдь не к наехавшей на нас чуркестанско-гопнической шобле относится.
А как раз наоборот.
К нам с Никитосом.
Нет, ну ни фига ж себе, думаю.
– Звери! – плачет. – Какие же вы звери! Прекратите! Прекратите немедленно!
Сгреб ее в охапку, поволок к машине.
