Я докуриваю сигарету, тушу ее в пепельнице и тут же тянусь за следующей.
– Это – Система, – глухо продолжает Глеб, глядя прямо перед собой и, похоже, никого и ничего не видя. – Именно так, с большой буквы. А мы никогда не были врагами Системы, врагами нашего государства. И не хотели становиться. Я лично и сейчас не хочу. Но если Система начнет убивать наших с тобой братьев, даже исходя из каких-нибудь самых высших и правильных побуждений, то рано или поздно она доберется и до нас. И тогда нам придется уходить в леса. Просто не будет выбора, понимаешь…
Молчим.
Напряжение такое, что ща повернись не так – рванет.
Я – прикуриваю.
Просто чтобы успокоиться.
Потянуть время.
– Считаешь, это предрешено? – спрашиваю через некоторое время.
Али отрицательно мотает головой.
И тоже закуривает.
Дым лезет ему в глаза, он морщится, разгоняет его тыльной стороной ладони.
– Надеюсь, – кривится, – что нет. Еще раз – мы не враги Системы, не враги нашего государства. Более того, мы, наверное, его самые преданные, хоть и не очень формальные союзники. Просто потому, что привыкли делать свой выбор сами. И за государство «болеем» точно так же, как фанатеем за свой клуб или, скажем, за сборную. Свободно, осознанно и – до конца. В дни побед и в дни поражений. Даже когда не просят и не приказывают. Но и бить себя только для того, чтобы боялись другие, мы тоже никому не позволим. Даже своей державе, прости уж меня за пафос. Такая херня.
– Ну, – усмехаюсь, – тогда давай не будем гнать волну, чтобы совсем уж говном не захлестнуло. А просто порешаем конкретные задачи во вполне конкретной, хоть и откровенно говенной ситуации. Причем по мере их поступления. К примеру, прямо сейчас предлагаю разлить. Для начала. Чтобы, повысив градус внутри организма, снизить, так сказать, градус дискуссии. Принимается?
– Эк ты завернул, – ржет Серега. – Надо будет запомнить. Потом перед парнями похвастаюсь. Интеллектом, блин.
Все улыбаются.
А потом – начинают ржать.
Как подорванные.
И – разливают, раз уж мое предложение принято.
– А если серьезно, – пытаюсь отдышаться после серьезной порции коньяка, – то нужно немного подождать. Сначала завтрашней игры, а потом – понедельника. Завтра перед игрой у нас будет более полная, практически точная информация, что и как там было на самом деле и что реально грозит парням. Сейчас у нас только лирика и эмоции, так?
– Ну, наверное, так, – осторожно соглашается Егор.
Остальные – просто кивают.
Я делаю знак рукой, и Никитос начинает наливать по следующей.
Нормалек…
– Стоп! – вдруг говорит кто-то сдавленно.
Удивленно оглядываюсь.
Жека.
А он-то что?
Молчал, молчал…
– По-моему, – выдавливает сквозь зубы, уткнувшись в пол, – ты сейчас херню сказал, Дэн. Полную.
Интересно, думаю, что это он там на полу разглядывает?
Но теперь – на него смотрят уже все.
Пристально.
– Не понял, – выгибает бровь домиком Али. – А в чем тут, собственно говоря, херня, а, молодой? Ты это, старайся выбирать выражения. Не на базаре, блин.
– Не на базаре?! – медленно поднимает глаза.
А они у него – абсолютно белые.
Почти без зрачков.
Бешенство.
– А где?! – и голос, блин, ледяной. – Сидите здесь, херню какую-то буровите: Система, интересы государства Российского. А наши парни там сейчас умирают. В эту самую минуту. Так, на секундочку.
Мажор встает, делает шаг вперед, наклоняется.
Но – Жека поднимается сам.
Смотрят друг другу в глаза: внимательно, пристально.
Кто кого «переглядит», была у нас в детстве такая забава, припоминаю.
Здесь, похоже, – ничья.
– И что ты предлагаешь? – ледяным голосом интересуется Гарри. – Прямо сейчас в Нальчик подрываться, черножопых гасить, так, что ли?
Жека ухмыляется.
– А зачем нам Нальчик? – дергает нижней губой, типа, улыбается. – Я тебе и в Москве пару мест рыбных покажу, если сам не знаешь, разумеется.
– Ты Манежку, что ли, имеешь в виду? – догадывается Никитос.
Все правильно, думаю.
На Манежной площади, прямо у стен Кремля, в последнее время черные полюбили собираться.
Молодежь.
Хамят, матерятся.
Прохожих задирают.
Лезгинку танцуют, – но это так, мелочи.
Многие – на футболках с надписью: «Свободная Ичкерия».
И так далее.
– И Манежку тоже, – усмехается недобро Жека. – Да и еще кой-какие охотугодья для развлекухи имеются. Повеселимся, короче.
Все молчат.
Думают.
Потом Гарри отрицательно качает головой.
– Я – пас, – говорит. – Потому как это – война. Причем – война гражданская. На чистых руках там вопрос не решишь. Значит: ножи, кастеты, арматура. Возможно – стволы. Будет кровь. Реальная кровь, красная. Я такую видел уже, доводилось. И парням это – вряд ли поможет. А вот жесткач в Москве – по-любому, блин, гарантирует. Плюс сделает черных – реальными потерпевшими. А значит, расколет и наших. Ты хочешь потом биться с русскими парнями в армейской форме, стос?! Стрелять в них из-за угла, потому как в лоб государственную машину тебе не победить при любых раскладах?! Революционер хренов! А потом еще придется бить головы русским людям, которые встанут на защиту черных на каких-нибудь, блин, митингах. Ты к этому готов?! По другому-то, один хрен, не получится. Надо что-то придумывать. Потоньше. И поумнее.
Жека внимательно обводит нас всех тяжелым, пристальным взглядом.
И – все понимает.
Вернее – ему кажется, что он все понимает.
Хотя на самом деле – он просто пипец как тупо ошибается.
– Понятно, – кривится. – Я думал, что тут только один Мажор. А вы все мажоры. Декаденты. Бизнесмены, журналисты, менеджеры. Элита хренова. Вы не войны боитесь. Вы – за себя боитесь. За свои нагретые в московском комфорте задницы. Вам – и так хорошо, без войны. Да вы знаете, кто вы все?! Вы!..
Задыхается.
Снова поднимает глаза, светящиеся белым, как снег, бешенством.
