как иногда дети из спецкласса, те, у которых не получается управлять своими руками-ногами. Примерно так.
Мы хохочем. Все. И вы бы расхохотались, поверьте. Просто не удержались бы.
Наверное, смеемся мы очень громко. И до того-то все громко было, а теперь получается еще и долго. Думаю, потому мисс Хоббс и пришла. Постучала в дверь, ответа ждать не стала и вошла. И спрашивает, значит, мистер Зайковски, у вас все здесь в порядке? Ваш шум за два класса слышен.
Нет, ее голос я передать не могу.
Ну а он, в общем, стоит красный, как банка «коки». Не знаю, от злости, от смущения или просто задохнулся, но только, какого цвета у него кожа, даже сквозь бороду видно. А потом уходит. И ничего хуже, если честно, сделать он не мог. Мисс Хоббс стоит, одна рука на косяке, другая дверь придерживает, а Бороденка говорит, извините, хватает свой кейс, повторяет, извините, и уходит. Просто уходит. А Донован я вижу его лицо. Не знаю, ждал ли он, что Бороденка уйдет, но пока мы все сидим, наполовину онемевшие, Донован рукой ему вслед взмахивает.
И говорит, до свиданьица, сэр. При мисс Хоббс, при всех.
— Он не жертва, Люсия. С тем, что он жертва, никто не согласится. — Филип предложил ей сигарету. И помрачнел, когда Люсия покачала головой. — Давно?
— С Нового года.
— Надеюсь, ты хотя бы не бегаешь трусцой? Ты похудела. Терпеть не могу, когда люди бросают курить и начинают бегать трусцой. Это дурно сказывается на их здоровье. И на экономике.
— Ты только не обращай на меня внимания, — попросила Люсия.
— Не могу. Мне будет казаться, что я тебя подстрекаю.
— Да все в порядке. Мне это не мешает. Так что кури.
Однако Филип уже вернул портсигар в нагрудный карман рубашки.
— Ты же понимаешь, о чем я, верно? Человек убил троих детей. Детей, Люсия. Убил их учительницу. Мать. Даже «Гардиан» назвала Зайковски чудовищем.
— Он не был чудовищем, Филип. То, что он сделал, чудовищно, но сам он чудовищем не был. И с каких это пор ты стал читать «Гардиан»?
— А я и не стал. Ее читает один из наших помощников адвоката. Вернее, читал. Я изыскал возможность уволить его.
— Ну, это ты ему услугу оказал. А может, и спас его душу.
Филип снова достал сигареты.
— Я просто подержу одну в руке. Закуривать не буду, обещаю.
Люсия махнула рукой:
— Как хочешь.
Она наблюдала за тем, как Филип открывает портсигар, извлекает из него сигарету, укладывает на ладонь. Сигарета выглядела ее частью, такой же как мизинец.
— Хорошо, возможно, чудовищем он не был, — сказал Филип. — Возможно, был просто сумасшедшим. Возможно, его свела с ума эта жара. И возможно, она и на тебя подействовала.
Выходные оказались, как и обещал прогноз погоды, тягостными. Солнечный свет, пробиваясь сквозь испарения и пыль города, ослабевал, однако эта дымка походила на одеяло, наброшенное поверх и без того уж не по сезону толстого покрывала. Никаких естественных дуновений в садике Филипа не было. Их не было нигде. Впрочем, Филип создавал свои собственные. Он и Люсия сидели под большим солнечным зонтом на террасе, сложенной из каменных плит, между которыми не пробивалось ни единой травинки, террасе, сидели в тиковых, недавно покрытых лаком креслах и на каждого было направлено по вентилятору. Придя сюда, Люсия покорила хозяина за расточительство, однако теперь его выдумкой наслаждалась. Впервые за несколько, как ей казалось, недель она не ощущала маниакальной потребности принять душ, переодеться и обриться налысо. Она ощущала уют. Уют и легкое опьянение.
— Останься на ленч.
Люсия покачала головой:
— Не могу. Мне нужно поработать.
— Ты хочешь сказать, тебе нужно принять решение.
— Это одно и то же, — ответила Люсия. И допила остававшееся в ее бокале вино.
— Ну, по крайней мере, выпей еще, — он протянул руку к бутылке.
— А кофе у тебя нет?
Филип поднес к губам сигарету, однако спохватился и, взглянув на не зажженный кончик, поморщился.
— Кто же пьет кофе в такую погоду? А ну-ка.
Он вынул бутылку из ведерка со льдом, подержал немного, дав нескольким каплям упасть с нее, и протянул бутылку через стол.
Люсия накрыла свой бокал ладонью.
— Нет, правда. Хватит. Еще и двенадцати нет.
— А ты вставай пораньше. По времени Филипа дело уже к вечеру идет.
— Мне пора. Извини. И за то, что свалилась на тебя, как с неба, и за то, что вот так убегаю.
— Люсия, дорогая. Какая ты стала скучная. Не куришь, до полудня не пьешь. Разве так можно? Тебя этому в полиции обучили?
Люсия встала:
— У тебя прелестный дом. И садик прелестный.
— Люсия, — Филип сунул сигарету в губы, пошарил по карманам в поисках спичек. Нашел. И, виновато пожав плечами, чиркнул одной, наполнил дымом легкие. — Присядь на минуту, Люсия.
Выдыхая дым, он склонил голову на бок, однако стоявший за его спиной вентилятор погнал дым на Люсию — так, точно она сама потянула его к себе. Люсия села, вдохнула дым.
— Ты спрашивала о моем мнении. Профессиональном мнении.
Она кивнула:
— И ты мне его сообщил.
— Верно, однако позволь мне произнести заключительное слово. Дела не существует, Люсия. Королевская прокурорская служба его не примет. Твой главный инспектор тоже. И твои усилия пропадут зазря, ты только дурочкой себя выставишь всем на показ. Каковой ты и являешься, — прибавил он, разгоняя ладонью дым, — однако это тайна, известная пока только мне и тебе.
— То есть, ты советуешь мне помалкивать.
—
— И о чем же ты гадаешь, Филип? — она скрестила на груди руки.
— Я гадаю, Люсия, вправду ли речь у нас идет о том, о чем она, как ты полагаешь, идет. И не идет ли она, в действительности, о чем-то другом.
— Например? О чем еще она может идти?
— Этого я не знаю. Например, о том, что у тебя был в детстве песик по кличке Сэмюэл. Или о том, например, что ты ощущаешь внутреннюю связь с этим чудовищем, — извини, с этим мужчиной, — поскольку читала те же книги, что и он.
Люсия разняла руки, уронила ладони на колени, снова сунула под мышки.
— Смешно. Я делаю это — думаю об этом, — потому что у меня такая работа, вот и все. Это моя работа.
— Твоя работа состоит, строго говоря, в том, чтобы выполнять указания начальства.
— Ты же так не думаешь. И я это знаю.
Филип пожал плечами:
— Возможно. Но я думаю, что это дело тебе следует закрыть.
Люсия снова поднялась из кресла.
— Скорее всего, я так и поступлю. Мне еще нужно подумать, но — скорее всего. Спасибо. За вино и за совет. Я пойду.
