Сэмюэл поднимает на него взгляд. Двадцать семь. На прошлой неделе мне исполнилось двадцать семь лет.
Что же, поздравляю. Вы отметили ваш день рождения? Купили торт?
Простите, я не уверен, что…
Не суть важно. Вам двадцать семь лет. Прекрасный возраст. Не зрелости, но взрослости. Вы ведь взрослый человек, мистер Зайковски?
Да. Да, я взрослый.
Рад это слышать. А ваши мучители. Сколько лет им?
По преимуществу одиннадцать. Кое-кому десять.
Пусть даже пятнадцать. Или шестнадцать. Возможно, четырнадцать.
Верно. Да. Я бы сказал, что так.
Вам не кажется, что здесь присутствует некое несоответствие, мистер Зайковски? Не кажется, что здесь что-то не так?
Сэмюэл кивает, говорит, да, директор, кажется. Однако они нагадили в…
В ваш кейс. Да, мистер Зайковски, вы уже упоминали об этом. И что же?
А я вижу, Сэмюэл уже жалеет, что сел. Директор мужчина рослый, он прямо-таки нависает над ним.
И что же? — повторяет Тревис. Чего вы ожидаете от меня? Возможно, мне следует вызвать виновных в мой кабинет, заставить их извиниться перед вами, пообещать, что в дальнейшем они будут вести себя хорошо. Возможно, мистер Зайковски, вам хочется, чтобы я попросил их отстать от вас. Возможно, вы полагаете, что это вам поможет.
Нет, говорит Сэмюэл. Разумеется, нет. Никакой необходимости в…
Или, возможно, мистер Зайковски, — вот это, пожалуй, мысль хорошая, — возможно, мистер Зайковски, вам следует потратить недолгое время на обдумывание задач, которые стоят перед вами, как перед служащим нашего учреждения. Вы учитель, мистер Зайковски. Я уже обращал ваше внимание на этот факт, но, похоже, вы о нем позабыли. Вы учитель, а это означает, что вы преподаете, руководите классом и поддерживаете в нем порядок. Поддерживаете порядок, мистер Зайковски. Насаждаете дисциплину. И не позволяете мальчишке четырнадцати лет, который через двенадцать месяцев будет либо стоять в очереди за пособием по безработице, либо воровать чужие деньги, брать над вами верх. Не удивляйтесь, мистер Зайковски. Вы не назвали имен, однако в этом никакой необходимости не было. Мне известно все, что происходит в моей школе. Я всеведущ. Донован Стэнли — подонок. Однако ему осталось провести здесь всего несколько месяцев. И в течение этого срока я не намерен тратить время либо силы, да и вообще уделять какое-то внимание чему-либо столь омерзительному и ничтожному, как
И директор уходит. Не оглядываясь ни на Сэмюэла, ни на меня.
Я стою, где стоял. Держу в руке чайную ложку и стою. Смотрю на Сэмюэла. Наблюдаю за ним. Понимаю, надо что-то сказать, а что именно, не знаю. Что я могу сказать?
Ну и не говорю ничего. Да Сэмюил мне и шанса такого не дает. Он поднимается из кресла, берет свою сумку, укладывает в нее книги, пересекает учительскую, даже не взглянув на меня ни разу, распахивает дверь и уходит.
Вот так все и было, инспектор. Так все было и ничего после этого не изменилось. Я-то думал, что Тревис все-таки что-нибудь предпримет. Что эту его небольшую речь он произнес перед Сэмюэлом в воспитательных целях. Ну знаете, как армейский старшина, норовящий сделать из солдат настоящих мужиков. Но он ничего не предпринял. Он действительно говорил то, что думал. Ничего он не предпринял и ничто не изменилось.
Хотя нет, это не верно. Кое-что изменилось. К худшему. Я в то время не думал, что такое возможно, но так оно и было, это точно. Вам ведь о футбольном матче уже рассказывали, верно?
— Это шутка. Вот что это такое. Шуточный отчет.
Она промолчала. Она пока вообще не сказала ни слова.
— Ну хватит, Люсия. Прервите мои страдания. Покажите мне настоящий отчет. Этот просто-напросто смешон, материал для водевиля, покажите мне настоящий, в котором сказано все, что нам нужно.
Это она могла. Главный инспектор о том не знал, но она могла. Отчет находился у нее дома, в компьютере, вернее, в его корзине. А на рабочем столе Люсии покоилась стопка листов — распечатка, приговоренная к уничтожению, но еще не отправленная в измельчитель. Мало того, в кармане у нее лежала флешка все с тем же отчетом.
— Вы же понимаете, о чем я. Об отчете, в котором сказано, что случившееся было трагедией, Зайковски душевнобольным, а оружие представляет угрозу для общества.
Она переменила позу. Вздохнула. Вернулась к прежней.
— И может быть, что-нибудь о социальных службах. О том, что они должны были, могли, в состоянии были сделать.
Она сохраняла спокойствие. Заставляла себя сохранять.
— А вот этот будет стоить мне репутации. Вам же он будет стоить работы.
На плече инспектора сидела муха. Люсия видела, что он ее не замечает, но муха там сидела.
— Я дам вам еще одну поблажку, Люсия. — Он поднял папку. Муха улетела, папка последовала за ней и, описав в воздухе дугу, плюхнулась в мусорную корзину. — Вы поспешили. Это показывает вас с хорошей стороны. Если помните, я предоставил вам время до ленча. Раньше ваш отчет мне не понадобится.
— Вы его уже получили.
— У меня опять чешутся губы, Люсия. И вся нижняя челюсть — чешется. Ее покалывает. Знаете, для меня это что-то вроде предсказания плохой погоды. За тем исключением, что на нас надвигается не просто плохая погода. Ливень из жидкого дерьма. Вот что нас с вами ожидает: льющее сверху дерьмо.
— Зубная паста, — сказала Люсия.
— Что?
— Попробуйте зубную пасту. От ваших болячек. Я где-то читала, что она помогает.
— Какая именно?
— Не знаю. Об этом там не говорилось.
— Паста ведь бывает разных сортов.
— Да. Я как-то не подумала. Но там об этом ничего написано не было.
— Я чищу зубы отбеливающей. Жена покупает отбеливающую пасту.
— Я бы ею пользоваться не стала. Хотя попробовать, может, и стоит. В статье об этом не было ни слова.
Несколько секунд главный инспектор молча смотрел на Люсию. Не отрывал от нее взгляда, бродя пальцами по столу. Потом пальцы нашли, что искали, и Коул опустил взгляд, чтобы взять ручку и записать что-то на клочке бумаги. Клочок он сложил и сунул в нагрудный карман.
— Все, о чем я прошу, — сказала Люсия, — это возможность поговорить с ними. Это нас ни к чему не обяжет. И дальше никуда не пойдет, если мы решим на этом и остановиться.
— Люсия. В три часа я должен явиться с докладом. Только и всего. Осталось шесть часов. Пять с половиной. Там будет суперинтендент. Комиссар Столичной полиции. Может, даже министр внутренних дел пожалует. Так что, поверьте, это обязывает нас ко многому.
— В таком случае, скажите им, что нам требуется еще какое-то время. И больше ничего не говорите. Не поддавайтесь им.
Главный инспектор усмехнулся. Усмехнулся, потом поморщился, провел кончиками пальцев по подбородку Теперь он смотрел на Люсию так, точно она причиняла ему боль.
— Не поддавайтесь, — повторил он. — Это кому, министру внутренних дел?
Люсия пожала плечами:
— Всего лишь до тех пор, пока я не переговорю с Королевской прокурорской службой. Не представлю ей все свидетельства. И не смогу убедить ее, что они дают основания для возбуждения уголовного дела.
Коул рассмеялся, однако на сей раз изобразить веселье даже не попытался.
