которые здесь спят? Кто здесь спит? Какие женщины?
Дэвид усмехнулся:
— В чем дело, Лулу? Ты ревнуешь?
Люсия рассмеялась. И этот смех показался ей самой каким-то неубедительным.
— И ты, и я, мы оба знаем, что единственные женщины, какие когда-либо проводили ночь в этой квартире, это я, Барбарелла, — она ткнула пальцем в плакат на стене, — и твоя мать. Ах да, и Вероника. Как же это я про Веронику-то забыла?
— Виктория, — сказал Дэвид. — Виктория, а не Вероника.
— Виктория, Вероника, Верукка. Кстати, что с ней теперь?
Дэвид переступил с ноги на ногу, снова погладил себя по голове.
— Она ушла. Ее у нас увели.
— Конокрады?
— Другая фирма. Увела другая фирма.
— Ну, — произнесла Люсия, — может, оно и к лучшему. Все равно это был не твой тип. Слишком шерстистая.
— Она не была шерстистой.
— Я видела ее голой, Дэвид. Была. Шерстистой — в лучшем случае, пушистой.
Дэвид покачал головой. Шагнул было к двери, но остановился.
— Ты-то как? Встречаешься с кем-нибудь? Филип сказал мне, что у тебя никого нет.
— Он ошибается, — сказала Люсия. — Я встречаюсь с одним человеком.
— Ни с кем ты не встречаешься.
— Встречаюсь. Его зовут…
— Его зовут?
— Его зовут Гарри. Мы вместе работаем. На работе и познакомились.
— Гарри? — переспросил Дэвид.
— Гарри, — подтвердила Люсия.
Дэвид кивнул. Снова улыбнулся.
— Ну правильно, — сказал он.
— Что? — спросила Люсия.
— Ничего.
— Что? Ничего что?
— Ничего ничего. Просто, ну… Если ты действительно встречаешься с этим самым Гарри, так что же ты делаешь здесь? На моей софе? Одетая в мою футболку и мало во что еще?
Его взгляд скользнул по талии Люсии и спустился ниже. Люсия, опустив глаза, обнаружила, что ее ноги, ее бедра больше уже не укрыты одеялом. И набросила его поверх ног.
— Тебе же идти пора, Дэвид.
— А? О черт. Чертчертчерт. — Дэвид развернулся и выскочил из комнаты. Люсия услышала, как он снимает туфли с обувной стойки в прихожей. Впрочем, миг спустя, он снова появился в двери. И ни следа улыбки на его лице уже не было.
— Господи-Боже, Люсия. Ты случаем не… Ну, то есть, не…
На этот раз Люсия рассмеялась искренне.
— Сколько времени-то прошло, а, Дэвид? Шесть месяцев? Семь? Не думаю, что даже твоя футболка позволила бы мне скрывать это до самого утра.
Дэвид закрыл глаза. Вздохнул. Открыл снова.
— Слава богу, — сказал он. — Прости, но… Слава богу.
Люсия постучала себя пальцем по запястью.
— Верно, — сказал Дэвид и снова исчез. А после крикнул ей из прихожей: — Так в чем же дело, Лулу? Ты приходишь в мою квартиру посреди ночи…
— Была половина десятого, Дэвид.
— …посреди ночи, после шести месяцев, в которые и разговаривать со мной практически не желала. Съедаешь три кусочка омлета, который я для тебя приготовил и заваливаешься спать на мою кушетку. Если ты не беременна, почему пришла сюда? — Он снова появился в проеме двери. — Тебе нужны деньги? Так что ли?
— Нет! Господи, нет.
— Я к тому, что мне это труда не составит. Я же знаю, тебе туго приходится: квартира, никто не помогает. Я так понимаю, платят тебе не очень много.
— С квартирой все в порядке, — сказала Люсия. — С деньгами тоже.
И тут же сообразила, что это «в порядке» может теперь продержаться не долго.
— Просто я подумала… не знаю. Что мы могли бы позавтракать вместе или еще что.
Возившийся с галстуком Дэвид поднял на нее взгляд:
— Позавтракать?
Люсия кивнула:
— Позавтракать. Вдвоем.
И мгновенно поняла, как это может быть понято.
— Я хотела сказать, ты и я. Не вдвоем, каждый сам по себе. Не
— Для завтрака?
— Да.
— И нас будет только двое?
Люсия вздохнула:
— Да, только я и ты.
Дэвид закивал.
— Ладно. Конечно. Найдется. Как насчет «Киулло»? Знаешь, на Чатерхаус-стрит?
— Найду. В час?
— В час, — эхом отозвался Дэвид. Он шагнул в сторону, потом снова появился в проеме. — Но ты уверена, что не беременна?
— Я не беременна, Дэвид. Вот те крест.
— И насчет поцелуя тоже уверена? Я бы тебя только в щечку чмокнул.
— Обойдемся без этого, — сказала Люсия.
Квартира не изменилась. Те же белые стены, тот же зеленый ковер. И мебель та же, стоит по тем же местам, у тех же стен, и выглядит лишь самую малость более обшарпанной, чем прежде. Даже Джейн Фонда, и та все еще была ее обитательницей, результатом компромисса, которого Дэвид и Люсия достигли в самом начале их сожительства и о котором Люсия жалела на всем его протяжении: она получила право вето, относившееся к каждой стене квартиры, а Дэвид — возможность оставить Барбареллу на каминной полке. Она же вставлена в рамку, говорил Дэвид: значит это произведение искусства. Она затянута в резину и титьки одну к другой прижимает, возражала Люсия: значит это порнуха.
В общем, квартира какой была, такой и осталась, и тем не менее, все в ней казалось изменившимся. Прежде всего, другими стали запахи. В ванной, к примеру, пахло чистящими средствами, совершенно как в общественном туалете; в кухне — пролитым молоком — вытертым, но не дочиста. В гостиной появился новый телевизор. Большой — поставь его плашмя торцом к стене, за ним обедать можно будет. И колонки. Едва ли не десятки колонок, подвешенных на самой разной высоте и повернутых под самыми разными углами. Не так чтобы очень большие, они нависали над головой, точно видеокамеры в лифте. В пустоты, возникшие после исчезновения книг Люсии, поналезли пластиковые коробки с DVD, CD и видеоиграми. И бутылки с выпивкой — польской водкой, американским бурбоном, чем-то желтым, итальянским, — расставленные в орнаментальном порядке. А углы гостиной были обжиты кактусами. Кактус — растение мужское, давным-давно решила для себя Люсия: ухода большого не требует, зато всегда есть чем перед гостями похвастаться.
Примерно такое же ощущение возникает, подумала Люсия, когда вдруг находишь свитерок, который когда-то любила — натягиваешь его, а он и тесноват, и попахивает затхло и цвет тебе не к лицу. Собираясь
