Дэвид повернулся к матери Эллиота:
— Простите?
— Я спросила: зачем? Зачем они стали судиться со школой? Если уж судиться, то с родителями тех детей.
— Их аргументы — аргументы моей фирмы — состояли в том, что школа обязана защищать детей, которые отданы под ее опеку. Издевательства над мальчиком происходили, по большей части, на территории школы, во время уроков, когда школа, по сути дела, принимала на себя роль родителей, и должна была следить за поведением и благополучием своих учеников. Наша позиция была такова: что могли сделать родители тех детей, даже если они знали о происходившем? Они же при этом не присутствовали.
Мать Эллиота покачала головой:
— Не согласна. Ответственность лежит на родителях. Родители всегда отвечают за своих детей.
— Я думаю, — сказала Люсия, — что доводы фирмы Дэвида основывались на положении, согласно которому на школу возложена обязанность блюсти интересы ее учеников. Если любая компания имеет обязанности перед своими сотрудниками и клиентами, то школа тем более, ведь ей доверены дети.
Мать Эллиота не ответила. Лишь сжала губы, опустила взгляд на свои руки и пропихнула пальцем внутрь, под костяшки, торчавший из кулака уголок платочка.
— Верно, — подтвердил Дэвид. — Совершенно верно. Именно это мы и говорили. Школа проявила нерадивость. Небрежность. Своим бездействием она внесла непосредственный вклад в телесные и душевные страдания Лео Мартина, которые и стали причиной его необъяснимого провала на экзаменах. Каковой, о чем можно и не упоминать, осязаемым образом сказался на его дальнейших заработках.
— То есть речь шла о деньгах? — сказала мать Эллиота. — Родители этого мальчика хотели получить деньги?
Дэвид взглянул ей в глаза.
— Да, — сказал он. — В конечном счете.
— В
— А в нашем? — спросил отец Эллиота. — О чем она может идти в нашем? Я так понимаю, что вы явились сюда, чтобы уговорить нас обратиться в суд. Вы хотите получить на руки дело. А вы, — он гневно взглянул на Люсию, — заработать на нем комиссионные, так?
— Минутку, минутку… — начал было Дэвид, однако Люсия, ответив Сэмсону взглядом не менее гневным, опустила на руку Дэвида ладонь.
— Мы пришли к вам не по этой причине, мистер Сэмсон. Даю вам слово.
— Но вы же только что сказали…
— Я сказала, что в деле Лео Мартина деньги, действительно, играли определенную роль. Однако главное его значение — и именно поэтому мы вам о нем рассказали, — в том, что оно создало прецедент.
Сэмсон все покачивал и покачивал головой.
— Нет, я вам не верю. О чем еще может идти здесь речь, если не о деньгах?
Люсия вздохнула.
— О школе, — сказала она. — О школе, которая вовсе не так неповинна, как вы полагаете. Не неповинна, точка. Издевательства над людьми приняли в ней повальный характер. И не только над учениками. А школа закрывала на это глаза. Отводила их в сторону, как от непристойной надписи на стене.
Люсия склонилась вперед. Колени ее прижались к кофейному столику.
— Вы сами сказали мне это, мистер Сэмсон. Школа готовилась к переходу на частное финансирование. И что, по-вашему, произошло бы с этим финансированием, если бы вся правда вышла наружу?
— Вы ошибаетесь, — сказала мать Эллиота. — Школа была к нам очень добра. Поддержала нас. Прислала нам цветы. А директор даже с письмом к нам обратился.
Люсия поняла, что Фрэнсис Сэмсон вот-вот расплачется. Она уже держала наготове платок.
— И как же София? — продолжала она. — София должна пойти туда в сентябре следующего года. Какими мы окажемся родителями, если поставим возможность получить со школы деньги выше образования нашей дочери?
— Верно, — поддержал ее муж. — Совершенно верно. А вы?
Он повернулся к Дэвиду.
— Вам-то это зачем? Вы же адвокат, так? Ради чего вы пришли сюда, если не ради получения ваших двадцати процентов?
Дэвид выпрямил спину:
— Я пришел сюда потому, что меня попросила об этом Люсия. И могу уйти. Если вы этого хотите. Поверьте, у меня есть, на что потратить время.
Он встал. Люсия тоже.
— Прошу тебя, Дэвид, сядь, — сказала она. — Мистер Сэмсон, миссис Сэмсон: идея принадлежала мне, не Дэвиду. Он лишь оказывает мне услугу. И ничего на этом выгадывать не собирается.
Отец Эллиота скорчил презрительную гримасу.
— Моя фирма даже не знает, что я здесь, — сказал оставшийся стоять Дэвид. — Возможно, она и не захочет участвовать в этом. Я не знаю. Если вы решите действовать, мне придется поговорить с коллегами. Не исключено, что фирма сочтет общественный резонанс полезным для себя. Принимать сторону жертвы — это всегда хорошо. Даже если проигрываешь дело.
Люсия потупилась. Она поняла, что увидеть реакцию Сэмсонов на последние слова Дэвида ей будет не по силам.
— Проигрываешь? — переспросил отец Эллиота. — Вы хотите сказать, что выиграть дело нам не удастся? Даже если мы согласимся обратиться в суд, мы все равно проиграем дело?
— Выигрыш маловероятен, — признала Люсия.
— Боюсь, вы почти наверняка проиграете, — прибавил Дэвид.
Люсия подняла голову.
— Да сядь же ты, Дэвид, ради всего святого, сядь.
Она взглянула на отца Эллиота. Тот улыбался, как человек, не верящий своим ушам.
— Значит, тот мальчик, — произнес он, — мальчик, родители которого обратились в суд. Он проиграл дело. Он проиграл, а школа выиграла.
Дэвид, наконец, сел — на самый краешек софы, рискуя соскользнуть с него. Несколько мгновений он вглядывался в Сэмсона, потом кивнул.
— То есть, присяжные…
— Судья.
— Хорошо, судья. Кто угодно. Судья согласился с нами. Сказал то же, что только что говорили мы.
Дэвид не ответил. Просто взглянул на Люсию, предоставляя ей вести разговор дальше.
— Все было не так просто, — сказала Люсия. — На слушании дела всплыли некоторые обстоятельства. Касавшиеся не мальчика и не школы — там, насколько нам известно, все происходило именно так, как рассказал Дэвид. А вот родители. С ними возникли осложнения. Они прожили какое-то время в Штатах и вернулись оттуда с некоторой… Ну, со склонностью к…
— Им просто нравилось судиться, — сказал Дэвид. — И это плохо отразилось на деле.
— Так какой же нам-то смысл обращаться в суд? Брать на себя лишние хлопоты? Я и жена, наша семья, мы пытаемся жить дальше, — Люсия увидела, как его взгляд скользнул по стопке коробок, как затвердело его лицо. — Стараемся. Так? Изо всех сил. Так зачем же нам рисковать и тем, что у нас осталось?
— Мистер Сэмсон, — ответила Люсия, — мне бы и в голову не пришло просить вас поставить под угрозу благополучие вашей семьи. Я прошу как раз о противоположном. Я прошу вас защитить вашу дочь, друзей вашей дочери. Прошу поднять такой шум, что школа вынуждена будет принять хоть какие-то меры. Она должна осознать свою ответственность и сделать так, чтобы случившееся с Элиотом больше ни с одним ребенком не случилось.
