членистых организмов» — по биологии; а по истории — «войны за присоединение Дмугилии к Лоруанской империи в 7679–7713 годах» и «успехи внешней политики правительства Угалариу в обретении независимости государствами (да, снова!) Экваториального континента»… (И хотя цена этих «успехов» была общеизвестна: войны за спорные территории, когда-то нечётко разграниченные шемрунтскими и северными метрополиями, тянулись поныне — вопрос на экзаменационной карточке стоял всерьёз, надо было отвечать…) В общем, цель будто и была — не выяснить, кто чем увлекается, какими вопросами интересуется, где думает работать — а по возможности унизить каждого тем, что он не знает всего. И если избравшим предметы циклов прикладной техники или искусства было всё же проще: они, сдав экзамена раньше других, разъезжались по профильным школам — остальные с тревогой ждали, что решит отборочная комиссия при столь низком среднем балле. Впрочем, «нуля» здесь не получил никто: каждый в любом случае что-то знал по избранному предмету — но «единиц» и «двоек» было большинство, «четвёрка» единственная, у Донота, а «шестёрок» вовсе не было… А тут ещё комиссия целых три дня после окончания экзаменов не спешила оглашать результаты — и все 40 оставшихся соискателей, помня каждый свои оценки, взялись сами составлять неофициальную итоговую таблицу, из которой следовало: при отсеве всех «единиц» останется ровно половина, 20 человек. Это вызвало общее возмущение, Герм даже предложил было направить комиссии послание протеста — с упоминанием, что каждый собирался говорить об интересующих его, а не случайно кем-то подобранных вопросах, и указанием некоторых (конечно, не секретных) фактов биографий, чтобы у взрослых было верное представление, как и с кем они поступают; но не все поддержали эту идею, у кого-то возникла иная — просто всем объявить голодовку. И неизвестно, чем бы кончилось — если бы тут же в казарму не явился один из членов комиссии, объявивший: после ещё одного, повторного медосмотра всех распределят по школам и интернатам, никто не будет отсеян…
Но… Джантар, вспомнив одно из видений, бывших накануне в полусне, понял, что будет за «осмотр»! А он надеялся, что уж это — просто сон, реально так с особо одарёнными поступать не станут!.. Потому что видел он: как явно не более двадцати человек (то есть далеко не все из оставшихся) прямо там же в казарме снимали всю одежду; голыми следовали под конвоем солдат и санитаров по ночному двору в дальнюю пристройку; где все вместе, намылившись густой пеной, стояли под душем; а затем в другой, уже ярко освещённой комнате, какие-то люди (судя по одежде, врачи) внимательно осматривали их со всех сторон, задавая какие-то вопросы; и так и не дав одеться, запирали там на ключ… Но и то было не самым худшим: затем… кому-то ещё должны были дать якобы контрастное средство для просветной съёмки организма, что на самом деле окажется слабительным, а туалета в той дальней пристройке не будет! Да, забыли, на что способны взрослые… Джантар сразу поспешил поделиться этим с остальными (из них, девятерых — рассказывать всем был риск даже здесь, среди одарённых), и они полночи проговорили о том, можно ли всё же изменить судьбу, если знаешь заранее — но по крайней мере в тот раз изменить не удалось: вскоре их всех, и ещё четверых (трое и были теми попутчиками в вагоне) тихо, чтобы не разбудить остальных, подняли санитары — и, потребовав раздеться, повели, объясняя, что у всех тринадцати предположительно выявлены признаки заражения паразитическими червями. (И надо признать, никто даже не задал себе вопроса: где, какие анализы дали повод для подозрений — все думали лишь, как остаться вместе! Ведь и тут отбор делился на «мужской» и «женский», и Фиар приходилось, выдавая себя за мальчика, говорить о себе в мужском роде! Что, правда, непонятным образом — или снова не без содействия неких тайных сил — сошло незамеченным на первом осмотре, но никто не ждал второго…)
Впрочем, Джантару в видении открылись ещё не все подробности… Хотя им было сказано, что мыться будут в полумраке, неожиданно вспыхнул свет (хорошо хоть, не слишком яркий для Талира) — и двое из тех четверых с воплем заметались в поисках укрытия, хотя никто не нападал, а… уже потом другие двое бросились на тех, и ворвавшиеся санитары стали их разнимать; после чего всех и повели в ту соседнюю комнату, где тоже не обошлось лишь внешним осмотром. Хотя при внешнем — врачей, похоже, и теперь ничто не смутило, но после того, как тех четверых куда-то увели — им, оставшимся, вдруг стали предъявлять фотографии, сделанные наверняка в притоне наркоманов, изображавшие явные сцены безумия — при этом всё допытываясь, что кто думает и чувствует, глядя на такое, хотя что было чувствовать, кроме ужаса и отвращения?.. («Но вы сами считаетесь с психическими отклонениями, — ответил наконец кто-то из врачей на вопрос Герма. — Хотим знать, как будете реагировать…») А затем их действительно заперли в комнате по соседству — и там Фиар сняла небольшой след, должно быть, случайного касания чьей-то одежды к ещё мокрой коже Ратоны; и заставила самого санитара выпить «контрастное» слабительное, отчего он и бегал потом весь день в туалет (как и те четверо, но в отличие от них, хоть в одежде)… А тем временем остальные уже разъезжались по школам и интернатам, наконец прямо посреди двора вернули одежду и тем четверым, которых тут же куда-то повели под конвоем — а они всё оставались без одежды в запертой комнате, и уже Итагаро наконец предположил: о них просто забыли. Однако на стук в дверь сразу прибежал солдат и объяснил: никто о них не забыл, они составляют последнюю оставшуюся из сформированных групп — но поиск места для интерната требует времени, как и специальная обработка одежды для полной уверенности, что не останется «никаких следов паразитических червей», вот и придётся пока обойтись без неё. Солдату явно доставило удовольствие объявить им это… Но главное — они остались вместе, в одной группе, а произвол взрослых был не так уж удивителен… (Или это была… проверка на последствия шока от событий в Тисаюме — где они, по новой официальной легенде, якобы оставались все те дни; и где также столь многое было связано с внезапной ломкой привычного, навязанного с ранних лет самими же взрослыми, стыда…)
…И так, без одежды, их и увезли на следующее утро (пообещав лишь: и одежда, и постель Ратоны будут ждать их на месте прибытия) — и долго везли под конвоем в старом потрёпанном автобусе через весь Риэлант, а затем — горными серпантинами, где вскоре они вовсе потеряли чувство направления. Хотя в общем ехали как будто назад в сторону Тисаюма, но — всё через дикие места, где лес подступал прямо к дороге, и почти постоянно слышался стук и скрежет веток по крыше и даже окнам автобуса. И не раз и не два закрадывалась тревога: куда везут, почему такой дорогой, и без одежды, словно это было гарантией от возможного бегства?..
…Наконец автобус остановился недалеко от ограждённого глухой стеной участка террасы на горном склоне — куда от шоссе шла вверх едва заметная в лесной чаще тропинка. Она вела к массивным воротам в стене, к которой с внутренней стороны была пристроена проходная. За стеной оказалось двухэтажное здание — также пристроенное прямо к противооползневой стенке с дальней стороны не очень широкого асфальтированного двора, а по бокам — небольшая постройка прямо под огромным металлическим баком на ферме трёхэтажной высоты, и массивная бетонная опора непонятно из-под чего с оборванными прутьями арматуры. К стене изнутри двора было пристроено ещё помещение для охраны, а в углах — две сторожевые вышки той же высоты, что и бак… В здании — на втором этаже, куда их повели сразу, оказались общая спальня, учебный класс, и ещё какие-то пустые запертые комнаты; а на первом — комната учителей, библиотека, медпункт, кухня вместе со столовой, кладовая, и какие-то помещения, видеть которые и знать, что там находится, им не полагалось; да к тому же внизу — был ещё поддал с каким-то складом. А вот ванная и туалет оказались в постройке под баком — хотя вода подавалась не из него… Но всё это он узнал потом — сперва же на лестнице их (прямо как были, без одежды) встретил Гинд Янар, тут же объявив, что назначен директором интерната, где, кроме них, других учеников не будет, а с учителями их познакомят, и занятия начнутся — уже завтра, когда будет доставлена и одежда. Причину казуса с одеждой он не вполне понимал сам — хотя скрытый смысл наверняка был… Тем более — потом, прямо перед первым уроком, им вернули лишь плавки или набедренные повязки, объяснив, что рубашки будут выдавать лишь для выхода наружу (возможного, кстати, с разрешения взрослых и под охраной), а больше никакой одежды им здесь вовсе не полагается. Хотя это никого не смутило (но тоже неясно, что за смысл вложил кто-то из взрослых в такое распоряжение)… И что ещё странно: у всей охраны, большинства учителей, и даже вспомогательного персонала — Герм и Фиар почти сразу стали замечать странные патологии ауры, связанные с тазовой областью тела, органами выделения и размножения! Видно, таких подбирали специально — но об этом не рискнули заговорить даже с Гинд Янаром. Вдруг он сам не знал этого, и не должен был знать…
…Впрочем, первые дни — как казалось, были полны и новых надежд. И пусть несколько смущало, что остальные учителя, кроме Гинд Янара, оказались лоруанцами, и занятия велись большей частью на лоруанском языке, пока лишь по обычным школьным предметам; а самих учителей смущал вид и поведение
