под гипноза… Мне было что-то внушено… заблокировано… Переключите опять на студию в Риэланте… Я пока не могу говорить…
— Да, что делается, — снова произнёс водитель. — Что мы узнаём…
— И сам — не мог исчезнуть только из-за своей известности, — так же потрясённо (и почему-то по- лоруански) добавил Донот. — А остальные…
— А и ту запись в своё время как-то добыли дети… — сказал водитель. — Примерно ваши ровесники…
— И вот чего… они избежали, — едва не проговорившись, ответила Фиар. — Но… С ним-то хоть сейчас — ничего не случится?
— Не знаю, — ответил Лартаяу уже по-хафтонгски. — А вообще… Похоже, оставшиеся векторы пошли как-то ускоренно смыкаться…
А приёмник вновь молчал — то ли трансляция не возобновлялась, то ли опять подвела неисправность, то ли горы перекрывали сигнал. Да и тут, в автобусе, вдруг понял Джантар — никому не хотелось говорить. И даже не то, чтобы не находилось слов для выражения мыслей — сами мысли не сложились, сознание не адаптировалось к новой реальности, не вполне сумело охватить собой услышанное. И автобус катился дальше в общем молчании…
'Но правда — что сейчас в Тисаюме? — подумал Джантар. — Как он встретит нас? Что мы увидим?..'
Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, настроиться — и стал видеть как будто ещё дневные, но смутные, нечёткие образы… Пустые лестничные клетки многоэтажных домов (похоже, в пригородах) — где всюду чернели распахнутые настежь проёмы дверей, а прямо на площадках: валялись брошенные в панике предметы домашнего обихода; улицы в центре города — где, напротив, всё было спокойным и целеустремлённым; другие улицы — с патрулями то в форме лоруанской полиции, то чхаино-тмефанхской Службы чрезвычайных ситуаций; множество детей и пожилых взрослых — занятых разборкой каких-то вещей, которые выносили откуда-то и складывали прямо на улице перед зданиями; знакомый по прошлогоднему видению больничный коридор, вновь полный толпой людей, хотя и более редкой, чем в тот раз; огромней штабель трупов перед такой же oгpомнoй ямой, вырытой где-то за городом, кварталы которого едва виднелись на горизонте, и рядом — грузовик, в кoтoрoм едва умещалось ещё множество трупов ('А что делать? — понял Джантар, хотя не мог не вздрогнуть. — Ведь трупов тысячи…'); ограждённая мёртвая зона за окраинной платформой рельсовой дороги — ставшая такой несколько месяцев назад, после аварии поезда, гружённого ядовитыми испражнениями лоруанской армии, явившей теперь, в эти дни, свою полную никчёмность…
'Да, так и есть, — подумал Джантар. — Одни — много распространяются о долге, мужестве, чести, доблести, а доходит до дела — мир спасают другие. Кто не ходят строем, не вскакивают при виде начальства, не соблюдают церемониал вопросов и ответов в простейшем разговоре — но знают, что делать, когда надо… А те — сами оказываются болезнью, заразой мира, гнилью, неспособной распорядиться накопленной ими же мощью. Годятся только изображать силу и организацию, пока всё спокойно…'
…Снаружи уже совсем стемнело. Водитель включил фары, перед автобусом по дороге побежали пятна света. И в тот же момент — ещё где-то далеко впереди, над домами и деревьями, вспыхнули цепочки огней! И в душе у Джантара вновь что-то дрогнуло: уже — городское освещение Тисаюма!..
А за окном тянулись — тёмные, тревожно чернеющие громады пригородов: без единого огонька, будто окутанные ещё более сгущающей мрак тягостной аурой запустения. Как если бы души, покинувшие тела, но пока не принятые — лоруанским, уиртэклэдским, дмугильским, ливтонским, ещё каким-то астралом — по-прежнему пребывали здесь…
'В самом деле — как… там, у них? — с тревогой подумал Джантар. — Неужели действительно: какие- то демоны, отхлёбывая кровь из черепов, задают вопросы, как на экзамене — и человеческая душа не знает, что отвечать? Касается-то всё сплошь — старого, древнего быта… А у современного горожанина в его жизни — не было ни 'стада', которое нельзя выгонять в поле до соответствующих жертвоприношений; ни такого 'родительского дома', чтобы в нем жили все дети и внуки со своими семьями; неведом ему и 'выкуп за невесту', и 'родовое кладбище', и какие-то взаимоотношения с 'караванщиком', с 'городской стражей', и 'дань ко двору правителя', и — хотелось бы надеяться — 'церковный оброк'… И нечего сказать о том, 'отпускал ли слуг на волю', 'был ли милостив к нищим', жертвовал ли что-то на малоизвестные даже историкам цеха и братства… Но вопросы, согласно канонам — должны быть об этом! И… неужели, что ему нечего ответить на такой абсурд — действительно решает судьбу? И кто страшнее всего: не явные преступники — кто в глубине дули понимают, что творит зло, а — те, кто убеждены, что стоят на страже справедливости и вселенских космических законов? Конкретные существа с конкретным опытом и запасом знаний — умеренные, что принадлежат к избранной группе, знают высшее учение, или, по крайнее мере, знают, какое учение — высшее? Однажды запрограммированные на примитивные понятия, что хорошо, что плохо — и уверенные в своём праве вершить суд над другими?..'
…А время шло — но трансляция не возобновлялась, и автобус продолжал путь в сгустившейся тьме через пригородные посёлки, чередовавшиеся с болотистыми промежутками между ними (где лишь местами у проходных под стенами массивных промышленных корпусов светили тусклые лампочки, да на перекрёстках с дорогами в сторону берега стояли с погашенными фарами, выделяясь в темноте одной ближней подсветкой, патрульные полицейские автомобили. И хотя теперь они сами уже не были тревожным знаком, не несли угрозы — по прежнему интуитивному опыту от их вида становилось немного не по себе… Или… что-то другое? Что-то ещё ожидало их впереди?)…
'Но почему? — с удивлённым беспокойством подумал Джантар. — Что такого? Если — уже Тисаюм…'
А огни городской окраины приближались — вскоре Джантар мог различить и едва пробивавшийся сквозь стену живой изгороди свет окон, и фонари — над шоссе, переулками, и тем новым, пока ещё непривычным, проездом над рекой, и их мерцающие отражения в речной воде… И — на платформе стояла большая толпа, будто ожидая их…
— Кажется, нас встречают, — привстав, прошептал Лартаяу.
— Вот сейчас и узнаем, — добавил Герм. — Как тут всё было, как запомнили нас самих…
— Да, видите — вас встречают, — не поняв ничего из сказанного, по-лоруански объявил водитель. — Или — не вас?..
— Нет, именно нас, — подтвердил Герм. — Я вижу, там — наши родители…
А Джантар, как заворожённый, смотрел на приближавшиеся огни фонарей и толпу на платформе — даже не понимая, что чувствует в этот момент. Чувство было смешанным, странным, которому трудно подобрать название. К тому же — своей семьи он среди встречающих не видел…
Едва они проехали мост через реку, водитель остановил автобус — явно намереваясь затем вывести в город тем новым боковым проездом — и тут же, не выходя из кабин, прямо с пульта управления открыл дверь. Повеяло чуть влажной вечерней морской прохладой. Как давно они не дышали таким воздухом…
И только тут на Джантара внезапно нахлынуло чувство: что завершён большой путь, большой цикл событий! Что-то заканчивалось здесь, в этой точке пространства-времени. Или нет… Заканчивалось — но ещё не закончилось. Осталось ещё что-то… Но — что?..
— Что, пойдём? — спокойно, буднично спросила Фиар, встав с места.
Джантар встал — и следуя за ней, направился к выходу из автобуса, пристально вглядываясь в толпу за лобовым стеклом. Правда, там и были в большинстве каймирцы — но в большинстве же и незнакомые. Хотя он тогда, в прошлом году, почти не встречал родителей своих товарищей, вот и не помнил, как они выглядят. Нo и своих — почему-то нигде не видел… А главное — не представлял, что сможет сейчас говорить, о чём рассказывать, что объяснять. Ведь даже психологически не был готов, что их будут встречать прямо здесь… Да, собственно — и не думал, как всё будет дальше: где и как выйдут из aвтобyca, к кому из пойдут сразу, что станут делать потом — столь стремительно всё менялось в эти дни, так много
