возмущением. – Вначале вся эмиссия была сконцентрирована в этом участке, ибо именно в этой области спектра она была сфокусирована, сжата, промодулирована «горловиной между мирами», подобно струе воды, проходящей через узкое отверстие; вначале было игольчатое излучение – и ничего больше. Потом, вследствие расхождения, расползания, десинхронизации, дифракции, преломления, интерференции все большая доля излучения расщеплялась, расплывалась, пока наконец через миллиарды лет из первичной информации не возник шум, из резко сфокусированного излучения – широкий энергетический спектр; ведь за это время были приведены в действие вторичные, шумовые генераторы нейтрино – звезды; а то, что мы регистрируем в качестве сигнала, является горсточкой, которая еще не растаяла, не расплылась окончательно в результате бесчисленных отражений и странствий из конца в конец метагалактики. Сегодня всеобщей нормой является шум, а не информация. Но в момент возникновения нашего космоса, его взрывоподобного рождения, этот нейтринный пузырь содержал в себе полную информацию обо всем, что впоследствии возникло из него; и поскольку он представляет собой реликт эпохи, других следов которой мы уже не видим, он и кажется нам поразительно непохожим на «обычные» формы материи и излучения…
Она была вполне убедительна, ничего не скажешь, – эта великолепная, логически монолитная конструкция, которую он нам представил. Затем последовала очередная порция математики; Лирней показал, какими свойствами должна обладать «горловина», чтобы точно соответствовать в качестве матрицы именно тому участку нейтринного спектра, где находится излучение, которое мы назвали звездным сигналом. Это была отличная работа; он использовал теорию резонанса, и ему удалось наконец объяснить даже непрерывное повторение сигнала, а также место – тот сектор Малого Пса, откуда прибывало так называемое Письмо.
После этого я взял слово и сказал, что фактически это Лирней поставил проблему с ног на голову, поскольку он приделал к Письму целую Вселенную – именно такую, какая была ему нужна, – к известным энергетическим свойствам сигнала просто-напросто подогнал размеры своей пресловутой горловины и даже так переиначил геометрию этого ad hoc[30] изобретенного космоса, чтобы направление, откуда приходит сигнал, оказалось случайным.
Лирней, улыбаясь, признал, что я до некоторой степени прав. Но добавил, что если б не его «щель», то миры возникали бы и гибли без всякой когерентной связи, каждый отличался бы – точнее, мог бы отличаться – от предыдущего; или же космос вообще мог навсегда остаться в состоянии «антимира», в безэнергетической фазе, и тогда наступил бы конец всякого становления, конец всех возможных миров, не было бы ни нас, ни звезд над нами, и некому было бы ломать голову над тем, что не произошло… Но оно произошло! Чудовищная сложность Письма объясняется следующим: ужасающая «предсмертная» концентрация космоса приводит к тому, что, погибая, он отдает заложенную в нем информацию; она не исчезает, а согласно неизвестным нам законам (ибо физика уже не действует при таком сжатии, в распадающемся на куски пространстве) соединяется с тем, что продолжает существовать – с нейтринным сгустком в самой «горловине».
Бэлойн, который председательствовал на собрании, спросил, хотим ли мы сразу начать дискуссию или же выслушаем сначала еще и Синестера. Мы, понятно, проголосовали за второе. Лирнея я немного знал, потому что встречал его у Хайакавы, но о Синестере до сих пор даже не слышал.
Он начал совсем как Лирней. Космос является пульсирующим образованием, с чередующимися фазами «голубых» сжатий и «красных» расширений[31]. Каждая фаза длится около тридцати миллиардов лет. В «красной» фазе, когда галактики разбегаются, после достаточного разрежения материи и остывания планетонодобных тел на них возникает жизнь, которая иногда приводит к разумным формам. В фазе «голубой» расширение кончается, и космос начинает медленно сжиматься к центру; возникают огромные температуры и все более жесткое излучение, уничтожающее всю живую материю, которой за миллиарды лет успели обрасти планеты. Разумеется, в «красной» фазе, вроде той, в которой довелось нам родиться, существуют цивилизации различного уровня. Среди них должны быть и такие, которые достигли вершин технологии и благодаря развитию науки, в частности космогонии, понимают, что ожидает в будущем их самих – и космос. Такие цивилизации, или, скажем для удобства, – такая цивилизация, находящаяся в какой-нибудь определенной галактике, знает, что процесс упорядочения пройдет через пик и затем начнется процесс уничтожения всего сущего в раскаляющемся горниле. Если эта цивилизация обладает намного большими познаниями, чем мы, она сумеет до некоторой степени предвидеть и дальнейшее течение событий – после «голубого светопреставления»; а если она приобретет еще больше познаний, то сможет даже повлиять на эти грядущие события…
Тут по залу пробежал легкий шум: Синестер в сущности излагал теорию управления космогоническими процессами!
Астробиолог, вслед за Лирнеем, предполагал, что «реверсивный космический двигатель» не является жестко детерминированным (ибо в фазе сжатия особенно легко возникают значительные неопределенности – из-за случайных в принципе вариаций в распределении масс, из-за различного хода аннигиляции) – и невозможно с абсолютной точностью предсказать, какой тип космоса возникнет после очередного сжатия. Поэтому отдельные «красные вселенные», которые поочередно рождаются из «голубых», могут сильно отличаться друг от друга и вполне вероятно, что существующий ныне тип космоса, в котором жизнь возможна, представляет собой эфемерное, неповторимое образование, за которым следует длинная череда абсолютно мертвых пульсаций.
Видение вечно мертвого, безжизненно раскаляющегося и безжизненно остывающего космоса может не удовлетворять цивилизацию высшего типа; она предпримет тогда попытки изменить будущее и прибегнет с этой целью к необходимым астроинженерным мерам. Зная об ожидающей ее гибели, эта цивилизация может особым образом «запрограммировать» звезду или систему звезд, существенно изменяя их энергетику так, чтобы сделать из них нечто вроде нейтринного лазера, который начнет действовать в тот момент, когда тензоры гравитации, параметры температуры, давления и так далее превысят некоторые максимальные значения, когда сама физика данного космоса начнет как бы распадаться в прах. Тогда-то это гибнущее созвездие под влиянием процессов, которые являются для него детонатором накопленной энергии, целиком обратится в сплошную черную нейтринную вспышку, очень детально, очень тщательно запрограммированную миллиарды лет назад! Эта монохроматическая нейтринная волна, самое жесткое и стабильное из всех излучений, будет не только погребальным звоном над гибнущей фазой космоса, но также зародышем новой фазы, ибо она будет участвовать в формировании новых элементарных частиц. А кроме того, «запечатленная» в звезде программа включает и «биофильность» – увеличение шансов появления жизни.
Следовательно, в этой грандиозной концепции звездный сигнал оказывался вестью, посланной в наш космос из космоса, который ему предшествовал. Значит, Отправители не существовали уже по крайней мере тридцать миллиардов лет. Они создали столь незыблемое послание, что оно пережило гибель их вселенной и, включившись в процессы последующего созидания, положило начало эволюции жизни на планетах. И мы, в свою очередь, тоже были Их детьми…
Это было остроумно придумано! Сигнал вовсе не являлся письмом, его жизнетворность вовсе не представляла собой формы в противовес содержанию. Это лишь мы, в силу наших привычек, пытались разделить неразделимое. Сигнал, а точнее – творящий импульс, начинает прежде всего с такой «настройки» материи (в ее новом воплощении), чтобы образовались частицы с требуемыми свойствами, – а когда уже возникнет астрогенез, а за ним планетогенез, тогда как бы включаются в работу другие структурные особенности сигнала, которые присутствовали в нем и раньше, но до тех пор не имели адресата; и лишь тогда они обнаружат свою способность помогать зарождению жизни. Увеличивать шансы макромолекул на
