«кумовство» и «номенклатура», может привести – при повсеместном заполнении общественно важных должностей людьми некомпетентными – к самым тяжелым последствиям для экономики и для динамики всей системы. Следует отметить, что ряда отрицательных последствий смены критериев отбора, вызванного факторами объективного развития, по-хорошему избежать практически невозможно. Так, например, когда в какой-нибудь области человеческой деятельности происходит революционный прорыв, вызывающий необходимость применения в ней новых методов и, как следствие, необходимость использования таких способностей, какие раньше не были нужны для выполнения этой функции, – в этой ситуации представители данной профессии занимают консервативную позицию, изо всех сил защищая устаревшие методы и прежние воззрения. Одним из многочисленных примеров является психология. На рубеже ХIХ и ХХ веков математические способности не принадлежали к необходимым качествам для профессии психолога. Математизация психологии, вызванная переворотом в этой области, начатым психометрическими исследованиями, привела к огромным изменениям в принципах отбора способностей, необходимых психологу. В этом аспекте полностью понятно то недоверие, которое психометрическим методам, а в более общем смысле – математизации психологии, выражают все те психологи, кто в эту профессию пришел тогда, когда критерий математических способностей еще не был обязательным.
Теперь я хочу перейти к обсуждению еще одного последствия действия дифференцирующей селекции качеств в рамках общества, которое в значительной мере определяет жизненные пути членов общества. В каждой системе, независимо от того, применяются ли в ней методы селекции, научно обоснованные и по возможности объективные, или же процессы подбора проходят стихийно, существуют люди, по тем или иным причинам неспособные соответствовать необходимым требованиям ни для каких профессий и общественных функций. Я имею в виду «неудачников по жизни», или – в более широком смысле – людей, представляющих селекционные отбросы, неспособных к адаптации вообще. Исследуя подобные группы, можно, как мне кажется, сделать очень далеко идущие выводы относительно общей ценности данной общественной системы, применяемых в ней критериев отбора, основных типичных конфликтов, противостоянии и т.п.
ГИЛАС. Эта группа будет по большей части состоять из так называемых невротиков и неврастеников?
ФИЛОНУС. Состав этой группы будет различным в разных общественных системах. Помни о том, что она представляет селективный «отсев», и, следовательно, это люди с качествами, не соответствующими селекционной доминанте данного общества – а ведь доминанты бывают разными. В некоторых обстоятельствах «селективный отсев» неприспособленных может состоять из личностей с высокими моральными качествами – скажем, в общественной системе вроде фашистского концлагеря, это будут личности, которые не способны смириться с навязанными силой условиями жизни – ну, допустим, те, кто не хочет выполнять функцию палачей для других заключенных, например обслуживать крематорий или карцер. Я говорю об этом, чтобы напомнить тебе: селекция может проводиться не только с точки зрения интеллектуальных различий. Дифференциация по степени интеллектуальных способностей, то есть интеллекта, происходит в одном-единственном измерении, в то время как селекция в рамках общественной системы обычно протекает во многих измерениях; в приведенном выше примере моральная стойкость обладала негативной дифференцирующей силой, моральная стойкость – это свойство личности.
ГИЛАС. Твое замечание о многоплановости селекционных путей наверняка очень существенно, однако в нормальном обществе отсев будет состоять главным образом из всякого рода слабаков, как с точки зрения интеллекта, так и характера – и поэтому в нем скорее всего будут преобладать невротики. Ты согласен?
ФИЛОНУС. Я не совсем понимаю, какую систему ты называешь «нормальной». Что, фашистская система – ненормальная? «Отсев неприспособленных» может в ней состоять из отдельных граждан, которых мы восприняли бы морально полноценными, потому что по навязанной властями селективной доминанте преимущество имели – по крайней мере в определенной степени – черты беспощадности, слепого повиновения, жестокости, нетерпимости – и преимущество это осуществлялось так явственно, что некоторые утверждают, будто бы ключевые посты в этой системе занимали – главным образом и в большом количестве – садисты и психопаты. Кстати, это утверждение следует признать довольно спорным, как и вообще все попытки сведения проблем социологических к индивидуально-психическим без учета влияния самой общественной структуры, потому что все в равной степени могут быть садистами – как по необходимости (если обстоятельства принуждают к этому силой), так и из удовольствия (при наличии врожденных наклонностей). Во всяком случае, утверждение, выдвинутое в свое время Кречмером, что якобы в обычные, спокойные времена нормальные граждане контролируют психопатов, а во время революций и переворотов происходит обратное – то есть в это время психопаты, попадая в верхи взорванного переворотом общества, господствуют над жизнью и смертью нормальных граждан, – так вот, этот тезис, без всякого сомнения, ложный. В преобладающем числе случаев причины преступлений, совершенных во имя общественно-политических интересов, заключаются в самой структуре существовавшей системы, в ее объективных динамических закономерностях, будь то результаты межклассовых конфликтов или же упомянутые выше меры владетельных тиранов в централизованной системе, и объяснение их исключительно с помощью психопатологического анализа – принципиальная методологическая ошибка и полнейшая дезинтеграция, вредная для прогресса науки вообще и социологии – в частности.
Что же касается невротиков, то в принципе никто невротиком не рождается, ими становятся, причем главным образом под влиянием среды. Проблема эта имеет интересный общественный аспект. В общих чертах можно утверждать, что количество невротиков прямо пропорционально благосостоянию общества. Неврозы представляются по самой своей сути побочным продуктом высокоразвитой цивилизации. Это утверждение разделяют крупнейшие специалисты. Известно, что не только легкие заболевания нервной системы (неврастенические состояния), но даже и тяжелые мании, которые в обычное время доставляли страдающим ими много неприятностей, исчезали, то есть поддавались «излечению», в концентрационных лагерях, поскольку состояния страха и навязчивые идеи отступают перед реальной угрозой смерти в подобных условиях. Видимо, не стоит добавлять, что, даже будучи реально действенными, подобные терапевтические средства не годятся для рекомендаций...
ГИЛАС. Ты затронул проблему хотя и маргинальную, но, на мой взгляд, неслыханно интересную. Признаюсь, я не раз задумывался над тем, почему столь популярный в Соединенных Штатах психоанализ не распространяется так же широко в других странах Запада, например, во Франции или в Италии. Кто знает, не играет ли здесь существенную роль именно разница в уровне жизни, потому что ведь известно, что он выше всего именно в Америке?
ФИЛОНУС. Вероятно, это действительно одна из причин такого положения вещей, хотя наверняка не единственная. Однако ты не прав, называя эту проблему маргинальной; это еще одна сторона сложной динамики общественных систем. В зажиточных классах Северной Америки принято иметь некоторые «проблемы» с собственным подсознанием и лечиться у «собственного» психоаналитика. Назвать это своего рода снобизмом было бы упрощением. Поскольку, вне всяких сомнений, психическую жизнь со всеми ее измерениями, существующими за пределами сознания, можно втискивать в самые причудливые формы, а ее проявления – интерпретировать по-разному; если, как в США, соответствующие понятия станут общепринятыми в какой-нибудь среде, то в конце концов преобладающее большинство достаточно прилично устроенных граждан приобретает качества благодатного материала для деятельности психоаналитиков. Эти люди «производят» сны согласно психоаналитической теории, в их психике обнаруживаются «комплексы» прямо по учебнику, подтверждающие любые, даже самые рискованные психоаналитические утверждения, такие как, например, пансексуализм подсознания, общепринятость эдипова комплекса, ненависть сыновей к отцам, или страх перед кастрацией. Попытки обнаружения подобным образом свойственных многим феноменов подсознательной психической жизни в обществе, в котором наличествуют противоречивые условности – ну, скажем, в централизованной системе – провалились бы полностью. И поэтому явления, открытые с помощью психоанализа, в некотором роде представляют собой замкнутую цепь с положительными обратными связями; пациенты питают веру психоаналитиков в справедливость их утверждений, а те в свою очередь укрепляют убеждения и симптомы у своих пациентов...
И следовательно, картина представляется отнюдь не таким образом, что будто бы в подсознании всех людей существуют основные сексуальные символы, страхи перед кастрацией, эдиповы комплексы и прочие, которые психоаналитик только начинает открывать, но, в сущности, это явления скорее редкие, к тому же наблюдаемые в рамках строго определенной среды (это в основном зажиточные люди, скорее,
