и общепринятые нравственные нормы не смогут противостоять технологическому натиску – его можно притормозить (как в случае с ЛСД) только тогда, когда результаты инструментального нововведения яростно вступают в противоречие с кодексами общепринятых законов (когда существуют – как в случае с ЛСД – законодательные прецеденты). Сколько бы при всем при том ситуацию фронтального столкновения ни заменяла обтекаемость технологических подходов, общество и его законодательные нормы практически оказываются бессильными. Позднее обнаружение ущерба, как правило, напрасно: невозможно сдержать рост широко распространившихся технологий. Они слишком повсеместны, слишком люди к ним привыкли, и прекращение их применения нам, пожалуй, показалось бы бедой. Поэтому на практике происходят крутые – и явно незапланированные – повороты в области этики. Я не знаю, исследовал ли кто-нибудь, к примеру, социоэтические аспекты открытия атомной энергии; пожалуй, о «духе времени» многое говорят такие факты, как попытки оправдать человекоубийственную политику Третьего рейха – ссылаясь на первое применение атомной энергии, попытки, ставящие почти что знак равенства между создателями газовых камер и атомных бомб – ведь и те и другие были технологами. Вместо предусмотрительности в этом секторе общественной практики действует случайность, вместо планового контроля – беспомощная, в крайнем случае беспокойная инертность, вместо обширных знаний – не очень-то даже себя осознающее невежество.
4. Пасквильному изображению отрицательного влияния технологий на нормы этики следовало бы – как представляется – противопоставить, хотя бы в дополнение, апологию ее положительного влияния, поскольку известно, что чисто инструментальные директивы больших отраслей технологии (энергетики, транспорта, промышленности распределения благ) прекрасным образом совпадают с директивами долженствования повсеместного сотрудничества и кооперации в масштабах земного шара, поскольку поведение, соответствующее этим правилам, как поощряется с точки зрения морали, так и является выгодным с экономической и конструкторской точек зрения. Но на пути этих положительных градиентов технологии громоздятся бесчисленные антагонизмы современного мира, которые умеют действенно препятствовать реализации даже того, что материально выгодно для всех. Отрицательное же влияние технологического развития на систему общественных ценностей значительно труднее поддается размещению, поименованию и распознаванию, поэтому мы и уделили ему столько внимания. Особенно двусмысленна роль современных технологий, когда с соответствующим размахом они начинают функционировать на культурных территориях третьего мира, в значительной мере застывших на относительно примитивных уровнях социоэволюции, потому что тогда очень часто рассыпаются и разваливаются традиционные бытовые нормы, несоразмерно с возникающими демографическими потоками, бессильные в новых ситуациях, в результате чего в таких обществах легко может возникнуть своеобразный нормативный вакуум, исчезновение старых ценностей при отсутствии новых, ведь искусственное ускорение эволюции этических норм невозможно. Действительно, ребенок учится этике, как родному языку, как впоследствии естествознанию или математике, но эти науки очень отличаются друг от друга; во втором случае речь идет преимущественно об информации, которую надо запомнить, в первом – о правилах поведения, которые следует освоить в процессе непрекращающегося восприятия социальныз образцов. Когда цивилизация развивается как бы собственными силами, поднимаясь с одного этажа на другой, темп этической эволюции, вернее, усвоение унаследованной от предков этики постоянно меняющихся условиях – может выглядеть органично постепенным, всесторонне гармоничным. Внезапное вторжение технологий в пределы первобытной культуры, в свою очередь, может привести к этическому разгрому, так как адаптационные механизмы обычаев и нравственности попросту не успевают за изменениями. Но даже и последовательно развивающаяся цивилизация – из-за свойства технологий постоянно ускоряться – может развить такой техноэволюционный темп, что морали, прививаемой в молодости одному поколению, на весь жизненный путь будет недостаточно, так как ускорение изменчивости слишком быстро делает эту мораль анахроничной, и в результате следующее поколение, получив в качестве воспитателей людей беспомощных и аксиологически дезориентированных, самостоятельно пытается обнаружить цель поведения, часто с сомнительным результатом, что, впрочем, неудивительно.
Я не могу сказать, перегнал ли уже техноэволюционный процесс моральную эволюцию или это еще впереди. Однако непрекращающееся ускорение прогресса возможностей делает подобный разрыв, своего рода потерю когерентности внутри цивилизации, – реально очень возможной.
Антропоморфизируя, можно сказать, что природа сама заботится о своем целостном равновесии, о постоянном самообновлении собственных элементов, а это попросту означает, что высокая стационарность природы – например, в околоземном ее исполнении – есть результат длительных, прямо-таки миллиардолетних процессов взаимной подгонки геологического и биологического факторов, частично – изменения одного другим (таким образом возникла как гомеостазное целое биосфера), частично же – адаптация второго, живого, к мертвым флуктуационным закономерностям планеты. Человек из-за своей временно-пространственной мизерности воспринимал непосредственно ему доступный земной уголок Природы всегда как открытую систему, то есть практически бесконечную. Однако, хотя массой своих живых тел человечество составляет невероятно малый фрагмент планетарной массы, на практике технологии, созданные человечеством, превратили открытую систему в закрытую, постоянное равновесие биосферной системы – в дисбаланс, свидетельством чего является возникновение новых технологий, исключительно предназначенных ликвидировать вредные последствия функционирования предыдущих технологий, тех, что непосредственно служат биологическим и общественным человеческим потребностям. Следует предположить, что возникнет, – а может быть, уже возникла – необходимость внедрения следующей ступени технологий, областью применения которых будут нематериальные отношения, то есть технологий, способных противодействовать явлению «прибежища инструментальности», или отдаления фронта реализации активных возможностей цивилизации от каждой отдельно взятой личности, входящей в ее состав, от ее аксиологического, морального горизонта, от ее восприимчивости и адаптационных способностей, которые в действительности очень велики, но они в точности такие же, как и у людей неолитических культур (в разные периоды неолита) – поскольку мы с ними одинаковы с точки зрения биологии. Я не рассматриваю тут познавательные или образовательно-воспитательные аспекты этого ускорения, которое может привести к тому, что процесс устаревания знаний, в том числе и профессиональных, сделает необходимым постоянное обучение или «переучивание» в пределах огромного числа профессий (как это, впрочем, происходит уже сейчас во многих отраслях точных наук: прогресс вынудил биологов изучать математику, экономистов – осваивать элементы кибернетики, примеры можно продолжать).
5. Эмпирика, несомненно, обязана подчиняться этике в том смысле, что – обнаруживая существование связей, незримых в быту, – мы начинаем ориентироваться в этическом содержании действий или решений, которые в прежние времена считались нейтральными с этой точки зрения (если врач уведомит молодоженов, что со значительной степенью вероятности их ребенок родится с врожденными отклонениями из-за строения генотипов родителей, то эти молодожены будут, рожая калек и недоразвитых детей, безвинными с точки зрения существующего законодательства, но с нравственной точки зрения, наверное, их решение заслуживает осуждения). Конечно, это исключительная ситуация, в которой этично не то, что непосредственно подсказывает нравственная интуиция, а только то, что сверх того получило одобрение биолога, теоретика-операциониста, специалиста в вопросах принятия решений и линейного программирования вместе с кибернетиком, занимающимся теорией игр. Вероятно: мы не встречаемся ежедневно с такими ситуациями и традиционная нравственность – особенно в кругу каждодневных человеческих контактов – пока еще не потерялась в лесу технологических решений.
В этом смысле можно, наверное, еще оставаться так называемым обыкновенным порядочным человеком, но, правда, таким, чья нравственная впечатлительность постоянно получает удары, поскольку технологически созданное информационное пространство нашего мира превращает нас в свидетелей жестокостей, совершающихся в тысячах его точек, чему мы практически ничего не можем противопоставить, кроме внутреннего осуждения – а любой, наверное, признает, что этого мало. Принадлежность к виду
6. Говорить в полном объеме о «технологии этики» в предварительно упомянутом понимании – было бы
