полностью задает наследственность (как, например, у насекомых), когда отдельные фазы реализуемой программы должны быть подогнаны к конкретным, не предвиденным априори, изменяющимся условиям среды – начальным и конечным. Правда, прогресс, произведенный кибернетикой в исследовании животных систем, и значительно более скромные успехи, каких она достигла в исследовании растений, в принципе не обладающих нервной системой, свидетельствуют – этой разницей – что плодотворность гомеостаза вовсе не поддается сведению ее к информационно максимализированной способности направлять, если под этой способностью мы понимаем универсализм типично «ориентированного» и «ориентирующего» действия – как сети связей между гомеостатом и его жизненной средой. Системы типа растений реализуют стратегию своеобразного последовательного обобщенного ответа на большие классы импульсов, не всегда внутрисистемных. Это стратегия, не вступающая ни в какую тактическую детализацию, особенно в быстродействующих реакциях. Подобно как у животных, это минимаксовая стратегия, поскольку она состоит в создании возможности для среды трансформировать группу системных параметров, чтобы ценой этого влияния сохранилась в ценностях жизненного промежутка другая группа параметров, уже неотвратимо существенных. Ее можно было бы назвать стратегией, обладающей «смазанной», или нерезкой аксиологией. По этому вопросу трудно сказать больше, потому что растительный вариант гомеостаза еще не изучен так плодотворно, как животный. Мы даже не знаем, почему «скрещивание» невозможно (теоретически представляется, что система, которая попеременно была бы то растением, то животным, могла бы из подобного применения смешанной тактики извлечь значительную выгоду в смысле выживаемости; однако, видимо, подобные «гибридные принципы» конструктивно невозможны).
Суммируя сказанное, мы видим, что можно различать два рода ценностей. Первые – инструментальные – определяют степень пригодности неких средств для достижения заданной цели, причем эта цель по достижении может, в свою очередь, оказаться средством для достижения очередной цели, и т.д. На самой вершине этой пирамиды обычно оказывается ценность второго рода. Раз ценность строительного материала, из которого построен мост, инструментальна, то может быть инструментально измерена также и польза этого построенного моста; но от того, ч т о люди по нему двигаются, мы перейдем к вопросу, почему бы им лучше не сидеть дома, и тогда попадем в коловращение, из которого нет выхода, поскольку одни инструменталии будут отсылать нас к другим, если только мы не удовлетворимся ответом, характеризующимся ценностью второго рода: а именно тем, что люди выполняют разные действия, поскольку поддержание жизни (в ее возможном разнообразии) они признают такой ценностью, которая не может быть сведена ни к какой иной. А когда эта система вопросов и ответов переносится на почву биологии, тогда инструментальным ценностям соответствуют измеряемые функции систем, нацеленные на выживание, которые задаются характеристикой их физического строения. Разумеется, всегда можно сказать и то, что человеческое признание жизни высшей ценностью также дано людям в качестве физической характеристики их строения. Это описание – в неодинаковых языках – одинакового положения вещей.
Ценности второго рода возникают только при наличии объектов, их признающих (не обязательно это признание является сознательным, достаточно существование системы реакций, определяющих закономерности «поведения»). Инструментальные же ценности как бы объективны, поскольку они напрямую зависят от свойств материального мира. Ценность железа в качестве строительного материала для строительства мостов была уже задана по физическим параметрам в те времена, когда людей на Земле не было. В таком случае можно принять, что мы не создаем эти ценности, а только открываем их в окружающем мире в соответствии с объемом наших научно-технических знаний. Это знание также обладает инструментальной ценностью, потому что и ее мы не создаем установлениями, но «экстрагируем» из Природы. Возникает вопрос, имеем ли мы право реально утверждать, что инструментальные ценности существуют в отсутствие каких бы то ни было гомеостатов?
Лучше сказать, что в это время их нет, потому что нет никаких целей, к каким бы стремился кто-либо (или что-либо); ведь эти ценности характеризуют степень пригодности неких средств для достижения какого-то определенного состояния. Хотя и не совсем верно утверждать, что инструментальные ценности железа как строительного материала мостов были определены в планетарное отсутствие людей – самими физическими параметрами железа, однако следует отдавать себе отчет в том, что без доработки существенными определениями такой метод формулировки легко может привести к уже неправомерному отождествлению существующего в быту статуса инструментальных ценностей и статуса материальных объектов.
Это следует из конкретных обстоятельств, присутствие которых необходимо в ситуациях аксиологического измерения для того, чтобы это измерение обрело эмпирический смысл (чтобы его возможно было проверить интерсубъективно, как любой обычный опыт). Инструментальная ценность – это пригодность для чего-то, и именно поэтому ее тем легче измерить, чем точнее мы определим, чему должен служить оцениваемый объект или поступок. Некоторые продукты технологии обладают как бы «встроенной в себя» целью, как мост или фотоаппарат; в общем мы можем сказать, что системы с единственной функцией легче оценивать однозначно, чем системы со многими функциями. Чем больше разнообразных функций может выполнять объект, тем труднее однозначно установить его инструментальную ценность без учета «целевых» ограничений. Если же мы какой-то объект вообще не рассматриваем в качестве служебного по отношению к неким целям, то тогда это значит, что или его инструментальная ценность неизмерима как бесконечно огромная (и она становится ценностью второго рода), или же что она нулевая. Звезда для нас не обладает никакой инструментальной ценностью, поскольку не служит ничему, но она имеет ценность путеводителя для моряка. Человек же, не обладающий «встроенными целями» и имеющий возможность «все делать», то есть ориентировать себя на любые цели, тоже неподвластен инструментальной аксиологии. Если в таком случае я говорю, что инструментальная ценность железа такая-то и такая-то, то я подразумеваю принадлежность железа к области технологической практики людей.
«Быть инструментальной ценностью» – это отношение, такое же как «быть возбудителем болезни»; измеримость вместе с осмысленностью в таких названиях определяется вторым членом отношения (ценность – по отношению к чему? возбудитель болезни – у кого?). Люди научились использовать железо в своих целях, но свойства, позволившие это сделать, существовали до их появления; бактерии приспособились к высшим системам, вызывая в них болезни, но они уже обладали свойствами (хоть в какой-то степени), благодаря которым они могут это делать, прежде чем появились высшие организмы.
Таким образом, чем точнее обозначена цель, тем более четко можно определить инструментальную ценность всего, что служит ее достижению – в рамках определенной технологии. Если же мы не устанавливаем этих рамок, на практике может оказаться, что эта цель достижима бесконечным множеством разнообразных технических способов. И поэтому инструментальные ценности всегда соотносимы с какой-то системой.
Инструментальная ценность питания соотносима со всем, что живое; подобная же ценность мяса – с любой мясопоглощающей системой. Об инструментальных ценностях пока достаточно.
Ценности второго рода отличаются тем, что появляются только тогда, когда их кто-то признает. Потому что надо признавать отрицательную ценность табу, то есть быть соответственно информированным, для того чтобы съеденное козлиное мясо могло вызвать шок. Если результаты того, что познается, заносятся в систему адаптационных механизмов организма, то есть участвуют в повышении его выживаемости (видовой или индивидуальной), то тем самым ценность становится инструментальной. Но если эти результаты излишни по отношению ко всему меню гомеостатических функций – и при этом не представляют собой чисто случайной совокупности – мы приходим к выводу, что организм в своем поведении обнаруживает присутствие (через предпочтения) ценностей второго вида. Смешение ценностей обоих видов в «behaviour» может быть таким, что четкое разграничение «компетенций» на практике оказывается невозможным. (Следует добавить, что мы вовсе не обязаны знать, что организм воспринимает в субъективном смысле; мы его в этом случае рассматриваем как черный ящик и ищем корреляции для соответствия между суммой импульсов на входе и суммой реакций на выходе.) Ценности второго вида либо обнаруживаются на основании расчетов (сумма информации, применимой в процессе, а также информации, в смысле адаптации бесполезной, но, однако же, систематически организмом различаемой, – это будет общий итог перерабатывающей информацию работы системы), либо основываются на нашем типично семантическом понимании (без такого понимания мы не смогли бы обнаружить связи между смертью африканца, который съел неотравленное мясо, и табуированной ценностью этого мяса).
Нам остается более детально рассмотреть общий вопрос, касающийся того, является ли сам гомеостат
