Глава 50
Машина пробивалась сквозь промокший лес, облетевший и унылый. Я с преувеличенным воодушевлением рассказывала деревенские новости и сплетни. Стараясь не показать, как соскучилась. Даже про то, как назову его сына, рассказала. И про то, как станут обзывать его одноклассники.
– Ты что, не предохраняешься? – В голосе сквозил настоящий ужас.
– Ага. Утипусеньки-агагасеньки. Понятное дело, твои проститутки сами о таких мелочах заботятся.
– Достала ты меня с этими б… Я серьезно спрашиваю.
– Игорь приучил меня не волноваться.
Напоминание об Игоре испортило Коловороту настроение. Да и мне тоже, если честно. Не знаю, почему я про него вспомнила.
– Кстати, твой Игорь уже не твой, – ядовито парировал Коловорот. – У него свадьба на прошлой неделе была. С Ритой какой-то. Мать говорила, ты ее знаешь. Представляешь, они после загса к ней заезжали. Проведать, так сказать. Он ее раз в неделю навещает. Хороший парень.
– Ритка тоже ничего. Хотя один раз была лесбиянкой.
Коловорот аккуратно объезжал глубокие лужи. Перед нами маячила машина, груженная крадеными деревьями.
Проклятье. Игорь ее навещает! Бедную одинокую маму. У которой была такая скверная дочь. Может, они и на кладбище ко мне ходят? Напиться, что ли?
– А где теперь Карабас?
– С ней. Он какой-то суматошный. С утра до ночи на работе. Ты не волнуйся, у них все нормально.
У всех все нормально. Все живы и счастливы. Только я тащусь в очередную неустроенную неизвестность. Миновав переполненное машинами Московское шоссе, мы оказались в черте города. Который выглядел полной деревней. Я решительно закрыла глаза, стараясь заранее не расстраиваться.
– Ты только не пугайся. Я тут редко бываю.
Глупый панельный дом, покрытый черными замазанными трещинами, мок под дождем. В окнах появились любопытные лица. Я схватила сумку и вошла в подъезд, напугав большого серого кота.
Первое, что бросилось в глаза в моем новом однокомнатном убежище, это давно немытое окно в подтеках грязи. Убожество дополняли выгоревшие желтые занавески. И холодно, как в склепе.
– Не топят. – Рука Коловорота отдернулась от плоской батареи. – Вот когда вспомнишь добрым словом русскую печку.
– Тебе хорошо говорить, а может, они теперь вообще не будут топить. Откуда мне знать, как тут принято. Я же околею!
Вещи скопились посреди комнаты горой, напоминая, что их нужно куда-то разместить. Неужели в этот отвратительный полированный шкаф с перекошенными дверцами? А кухня! Кошмар хозяйки. Теперь я с нежностью вспомнила деревенский дом, в котором нашлись милые кастрюльки и много другой симпатичной посуды.
– Я тут редко бываю, – повторил Коловорот, испытующе глядя на мою реакцию.
– Небось у помершего алкоголика купил, как было, так и оставил.
– Да наплюй ты. Завтра выкинем хлам и…
– Купим новый, – истерично продолжила я. – Разве на этой кровати спать можно? У тебя хоть чистое постельное белье есть?
– Обижаешь. – Мне показали содержимое трехъящичного комода.
Вопреки моим опасениям, в кране была горячая вода.
– Колонка новая. Сейчас я смотаюсь, куплю обогреватели.
– Я с тобой. – Мне не улыбалось остаться наедине с не разобранными пожитками.
В доме появились холодильник, кухонная утварь и много чего полезного в хозяйстве.
– Надеюсь, теперь твоя душенька довольна?
– Сходи, поклонись государыне рыбке… – подхватила я. – Может, она расщедрится на компьютер и Интернет?
– Перебьешься.
– Ну, тогда хоть на новое одеяло и кровать.
– Два, – поняв мое удивление, Коловорот пояснил: – Нам надо два одеяла, а то ты постоянно в него закручиваешься, как гусеница в кокон.
Он вел себя, как соскучившийся любовник. Нежный и ласковый. Неумело скрывающий свои чувства. В любви признаваться не стал. Ну и фиг с ним. Не больно-то и хотелось.
– Тебе ведь наплевать на меня. Побалуешься и выбросишь. Ты сам говорил, что не умеешь любить. Что независимость для тебя ценнее всего. На данном этапе тебе удобнее так меня контролировать. Не надо сердиться. Я просто повторяю твои слова. Ты – тот самый волк-одиночка. Как и моя мать. Просто она умудрилась сочетать полезное с главным. Теперь она учится сочетать приятное с полезным.
– Злопамятность – грех, – пояснил Коловорот, нервно вертя зажигалку.
– Если я ошибаюсь, признай, что ты в меня влюблен. Что ты готов бросить все и создать семью. Слабо? Вот то-то же. Ты сам понимаешь – померла так померла. Меня даже друзьям предъявить невозможно. Меня нет. Ты, дорогой мой, некромант.
– Может, некрофил?
– Хрен редьки не слаще. Красиво устроился. Завел себе дешевую любовницу, – не отрывая вожделенного взгляда от красок, хамила я.
– Тебе денег-то хватает, художница?
Деньги – вот настоящий, окончательный контролер. Черт бы их побрал.
– Хватает. Мне много не надо. У меня все есть.
– Тебя действительно все устраивает?
– Еще как. Только ты приезжай иногда. – Я попыталась смягчить свою отповедь.
– Ну, надо же. Оказывается, мне тут рады. Спасибо и на этом.
После его отъезда я обнаружила в сумочке конверт с надписью: «На мелкие непредвиденные расходы».
Не проститутка, но содержанка. Ничего оскорбительного в этом не вижу. Я не просила. Он подарил. Не подарил бы, на интим это бы не повлияло. А когда муж отдает получку жене, чтоб она ею разумно распоряжалась, – это как, тоже проституция?
Помахала на прощанье ручкой, хотя он даже не поднял головы, выражая таким образом свою досаду. Серый кот прорысил к Коловоротову «БМВ Х-5». Задрал пушистый хвост и выпустил на колесо упругую вонючую струю.
Глава 51
В субботу он укатил домой. Оставив меня в обустроенной квартире. Последнюю ночь перед отъездом не спал, крутился с боку на бок. Я делала вид, что сплю. Если его что-то беспокоит – не моя забота. Моя забота – снова привыкать к новому месту. А главное – теперь у меня есть цель.
В городишке было скучно. За четыре дня я вдосталь накушалась достопримечательностями. Самой интересной из которых оказался монастырь на острове. Построенный самим Никоном. В советское время монашескую обитель приспособили под дом отдыха, что ее и спасло, а теперь реставрировали по третьему заходу. Деньги, выделенные Путиным, пошли монастырю впрок. Он приобрел первоначальное обличие и красовался на удивительном острове, словно редкая драгоценность.
Городской музей оказался скудным. Из него я вышла со смутным ощущением, что меня обманули. Скорее всего, виноваты были музейные работники, составившие композицию по своему мещанскому усмотрению.
Городок был сам себе музей. Старые дома, в которых до сих пор проживали люди, показались мне переоборудованными лавками. В которых раньше шумела бойкая торговля всякой всячиной. Торговали и теперь. Вяло и без азарта. Говорят, здесь очень оживленно летом. Надеюсь, я этого не увижу.
Мужчины обращали на меня внимание. Молодые и не очень. Ни одного «питерского» лица. Грубоватые, хамоватые, чаще – бесцеремонно-агрессивные.
Под скромной вывеской «выставка» были обнаружены творения местных художников. Которые мало
