Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

место попытке к бегству. В течение следующих месяцев на многих бывших товарищей Элиаде по заключению обрушились жестокие репрессии.

После выхода Элиаде из лагеря и в течение всего 1939 г. его материальное положение было далеко не блестящим. Преподавать в университете ему было запрещено вследствие его легионерской деятельности; он вынужден был жить случайными заработками (гонорарами за переводы, статьи, платой за работу корректора). Теперь он был осторожен и держался в стороне от политической деятельности. Это отразилось на его творчестве — оно стало более разнообразным, более нейтральным. Однако Элиаде «ни о чем не жалел» — так он откровенно писал Чорану в долго остававшемся неизданным письме, которое было написано через несколько месяцев после выхода из лагеря[408]. Кроме того, он пользовался тем же полным метафор эзоповым языком, что и в пьесе «Ифигения», которую написал в декабре 1939 г. В этой трагедии в трех действиях можно обнаружить все идеологические темы, которые остаются ему дороги, особенно прославление жертвы и смерти за родину. Они искусно вплетены в сюжетную канву, a priori вне прямой связи с румынской либо европейской политической реальностью. Ряд пассажей буквально слово в слово повторяют те статьи, которые Элиаде посвятил в 1937 г. франкистской «жертве» Иона Моты и Василе Марина. Верхом непорядочности, или, если угодно, верхом извращенности, можно считать тот факт, что в 1951 г. Элиаде посвятил эту пьесу... Михаилу Себастьяну, в некотором роде своему еврейскому другу, и одновременно — своему соратнику по Легионерскому движению Хайгу Актеряну, вместе с которым, как уже говорилось, он участвовал в избирательной кампании 1937 г. в пользу Железной гвардии. В таком виде — с полным текстом 1939 г., с предисловием автора, написанным в августе 1951 г., — и опубликовало пьесу одно румынское эмигрантское издательство в Аргентине[409].

Себастьян, которому Элиаде дал почитать пьесу еще в процессе ее написания, в отношении нее не ошибался. Премьера трагедии состоялась в Национальном театре Бухареста 10 февраля 1941 г.; автор находился за границей; едва за две недели до этого прошел кровавый погром легионеров. Себастьян был от премьеры в ужасе. 12 февраля 1941 г. он записал: «Состоялась премьера «Ифигении» Мирчи Элиаде в Национальном театре. Я там, само собой, не был (в это время Михаил Себастьян, как и все евреи, уже превратился в парию; евреям пребывание в театре было строжайше запрещено. — Авт.). В любом случае я бы не пошел на спектакль, который абсолютно всё — автор, актеры, сюжет, публика — превращало в подобие легионерского сборища». В румынском издании «Дневника» за этими словами следовало продолжение: «У меня бы там создалось впечатление, что я на собрании «гнезда». Я говорил по телефону с Ниной, и она сказала, что спектакль имел шумный успех. Она невольно подтвердила мои опасения». Себастьян вполне резонно добавил: «Пьесу с таким сюжетом не запретишь, хотя эта полна намеков и аллюзий (я их углядел еще в прошлом году, когда ее читал). Однако маскировка грубовата: я бы назвал эту пьесу «Ифигения, или Жертвоприношение легионера» — это был бы хороший подзаголовок. После пяти месяцев легионерского правления и трех дней мятежа, после стольких убийств, пожаров, грабежей, можно сказать, что во всяком случае эта премьера оказалась весьма своевременной», — иронизировал романист[410].

Бегство за границу

Вернемся в 1939 г. Элиаде все серьезнее подумывал о выезде за рубеж. С этой целью он написал своему другу Ананду Кумарасвами в США Знаменитый индолог ответил ему, что американские университеты переполнены преподавателями — беженцами из Европы. (Представив себе то время, в самом деле трудно вообразить Элиаде, занимающегося преподавательской деятельностью бок о бок с Ханной Арендт, Томасом Манном, Гербертом Маркузе.) Поэтому Элиаде сосредоточил усилия на своем журнале «Залмоксис», который он хотел сделать международным. Первый номер был выпущен как раз в 1939 г. в Париже востоковедческим издательством Поля Гётнера. Как будет показано ниже, это издание оказалось очень полезным, когда после 1945 г. Элиаде вновь пришлось завоевывать доверие академических кругов. А в 1939 г. новый журнал был встречен весьма сдержанно. Довольно жесткую рецензию на него написал французский традиционалист Рене Генон, указавший на многочисленные ошибки, причем некоторые выглядели «поразительными». Точнее, Генон упрекал Элиаде в том, что «за этим собранием всевозможных фактов не следует никаких сколько-нибудь четких выводов». Статьи, посвященные фольклору, Генон считал «исключительно фактологическими и представляющими чисто местный интерес»[411]. Подобная оценка отнюдь не способствовала началу зарубежной карьеры; она даже была способна произвести удручающее впечатление на Элиаде, который считал Рене Генона «настоящим мэтром», «одним из самых умных людей нашего века», а в 1932 г. — еще и «замечательным оккультистом»[412].

С середины августа до середины сентября 1939 г. Элиаде должен был проходить службу в подразделении противовоздушной обороны в Клуже. Клуж — столица Трансильвании, красивый город, румыно-мадьярский по культуре, среднеевропейский по архитектуре. Венгры? Элиаде, чье отношение к национальным меньшинствам, по-видимому, не претерпело никаких изменений, отмечал, что «все, что в этом городе есть творческого, отмечено печатью румынского духа». Доказательство? Его разнообразные престижные культурные институты «все созданы коренными румынами»[413] . Именно там, в Клуже, его застало известие о вторжении Гитлера в Польшу. В целом Элиаде не видел перед собой никакой перспективы; ситуация представлялась совершенно безнадежной. Его чувства, по- видимому, находили выход в злобной ксенофобии, антисемитизме и сочувствии немцам (последнее — в течение всех военных лет). Об этом нам снова поведал Себастьян. Кроме того, сопоставление выступлений Элиаде в прессе (его статей) с его устными высказываниями (пересказ разговоров с ним в «Дневнике» Себастьяна) демонстрирует их полное совпадение. Процитированная выше статья о Клуже опубликована 23 сентября 1939 г. Следующий отрывок из «Дневника» датирован 20 сентября, т. е. написан за три дня до появления статьи. «Тител (Петру. — Авт.) Комарнеску мне рассказал о разговоре на политические темы, который у него состоялся на днях с Элиаде. Взгляды Элиаде — германофильские как никогда, франкофобские и антисемитские как никогда. Элиаде считает, что сопротивление поляков в Варшаве — это еврейское сопротивление. Одни жиды способны использовать детей и женщин в целях шантажа, поставив их в первые ряды обороняющихся: они играют на немецкой совестливости. Немцы заинтересованы в том, чтобы ничего не разрушать в Румынии. Наше спасение — в прогерманском курсе»[414].

Элиаде ищет в этот момент спасения и лично для себя, и видит его во временном выезде за рубеж. Он готов унижаться. Например, принять назначение на дипломатический пост от тех самых политиков, которых он презирал и против которых вел идеологическую борьбу на стороне легионеров с 1934 г. Но именно в этот момент отношения между Железной гвардией и королевской властью начали улучшаться. К середине марта 1940 г. Кароль II, прежде не дававший событиям четкой оценки, заявил наконец, что больше не верит в победу союзников. В созданный им Фронт национального возрождения даже было принято некоторое количество бывших зеленорубашечников из числа покаявшихся. Декретом от 25 апреля Железной гвардии объявлена амнистия, все легионеры освобождены. Элиаде воспользовался моментом затишья, чтобы испросить аудиенцию у нового министра пропаганды К. К. Джуреску. Он получил ее благодаря ходатайству писателя Александру Росетти. Министр рассказывал об этой встрече в 1971 г.: «Однажды мой старый друг Александру Росетти, придя ко мне, сказал: «Я видел Мирчу Элиаде. Он оказался в очень тяжелом положении. Ты не мог бы для него, что-нибудь сделать?» Я знал Элиаде много лет по его произведениям, следил за его выступлениями в бухарестской прессе. Мне также было известно о его правых политических пристрастиях, как и о том, что он, в отличие от многих других, никогда не занимался реальной политической деятельностью. Учитывая, что в это время министерство собиралось направить целый ряд секретарей и советников по культуре в наши посольства в странах Западной Европы, я решил, что он может нам быть полезен»[415]. Джуреску предложил Элиаде должность культурного атташе в Лондоне. Элиаде принял предложение. Он покинул Румынию 10 апреля 1940 г.

В особенно изворотливом пассаже письма к Гершому Шолему от июня 1972 г. Элиаде попытается при помощи этого эпизода убедить своего корреспондента в том, что слухи о его связях с Легионерским движением — «тягостное недоразумение». «На самом деле в апреле 1940 г. одно из последних правительств короля Кароля II, противника Железной гвардии, назначило меня культурным атташе при нашем посольстве в Англии»[416]. Представляя факты таким образом, столь же искусно, сколь и бесчестно, Элиаде давал понять, что вроде бы он был противником