Налетевший с севера ветер разорвал облака, обнажая небесные прогалины, на которых, словно далекие светляки, показались успевшие побледнеть звезды. Дождь перестал, среди поредевшего подлеска заклубился холодный предутренний туман. Исчезли большие деревья, и вскоре беглец оказался на пустоши, поросшей вереском и колючей травой. Босые подошвы его ног заскользили по этой живой щетине, как бы приглаживая колючую щеку великана — только так можно было здесь передвигаться, почти не снижая стремительности бега. Местность повышалась, значит, он был на верном пути, почти что у цели.
И все же коварная полуслепая тварь задержала Потерявшего Имя чуть дольше, чем нужно. Когда на фоне светлеющей полоски неба уже отчетливо затемнел высокий холм с огромным деревом на вершине, обернувшись, мальчик заметил у себя за спиной на опушке леса неяркие огни.
Теперь, когда ничто не скрывало его от преследователей, загонщики имели солидное преимущество: их легкая лыковая обувь позволяла передвигаться по пустоши быстрее босоногого беглеца. Хотя мальчик старался не замедлять бег, подошвы ног уже начали гореть, он все чаще ощущал болезненные уколы травы и мелких камней, и раз, поскользнувшись, неловко упал на колени, больно их оцарапав.
У подножия холма Ночные Загонщики почти настигли Потерявшего Имя. С ловкостью ящерицы мальчик принялся взбираться, по песчаному откосу, цепляясь за торчащие корни и редкие кустики, сумевшие закрепиться на осыпи. Он предпочел бы обогнуть это коварное место и подняться наверх правее, где было много валунов и редко росли сосны. Но времени не оставалось: загонщики уже растягивали сеть, готовые накинуть ее на свою добычу. Склон становился все круче, песок неумолимо сползал, готовый предательски отдать беглеца в руки погони.
И все же ему снова повезло. Посреди склона, словно гнездо гигантской ласточки, прилепился огромный ком земли, соскользнувший сюда, очевидно, с края откоса. Поверху глыбы сохранилась ровная травяная площадка, посреди которой росло небольшое деревце. Добравшись до этого «гнезда», мальчик не стал здесь задерживаться, а, оттолкнувшись от ровной твердой поверхности, подпрыгнул и ухватился за торчавший почти на краю оползня корень сосны. Толчок оказался роковым для его преследователей: глыба поползла вниз, стремительно набирая скорость, и угодила точно в середину растянутой сети. Загонщики покатились по склону, увлекая за собой целую лавину песка. Это не слишком опасное падение, тем не менее, вынудило их повторить восхождение почти от самого подножия.
Мальчик слышал их досадливые крики, когда бежал среди редких низкорослых сосен. Теперь он был уверен, что победил. Зов, приведший его на Холм через мрак Ночи, превратился в мощный рокот, словно где-то в глубинах его сознания ожили сотни кожаных бил. В этом рокоте таилась вековая мощь и победная поступь существ, почти неподвластных времени. Зов все силился, заглушая другие звуки, которые так помогали юному беглецу избегнуть всех ночных опасностей, но, странно, это не пугало его, а успокаивало, как успокаивает шум дубравы или рокот водопадных струй.
Он знал, с чем ему предстоит столкнуться, и все же застыл в изумлении, когда, миновав резкий излом перед вершиной, очутился на ровной круглой поляне и увидел Священный Дуб. Исполинские ветви этого древнего гиганта уходили в поднебесье, и где-то там, высоко, уже трепетали на листьях сполохи еще не вставшего из своей постели Дневного Светила. Корни, не уступавшие размерами стволам упавших деревьев, местами выползли из земли, перегородив поляну, словно крепостными валами, и, хотя до основания Отца Деревьев было не менее полета стрелы, один из них плавно вздымался прямо от ног мальчика.
Испытывая священный трепет, Потерявший Имя двинулся по этой живой лестнице, ощущая босыми ногами ласковое тепло дерева и прохладу покрывавших корень мхов. Он шел медленно, не смея продолжить своей сумасшедший бег, продолжавшийся от Вечерней до Утренней звезды, хотя и понимал, что загонщики вот-вот преодолеют склон и окажутся на поляне.
А рокот уже гремел неумолчной атакой каменной лавины, вселяя трепет, а там, где корень-лестница плавно переходил в гигантский ствол, щерил деревянный зев лик Перакраса, бога лесов, вырезанный друидами в незапамятные времена, как говорили, еще до начала времен.
Загонщики показались на краю священной поляны, когда мальчик был в пяти шагах от ствола. И тоже застыли, пораженные. Все, кроме одного. Это был седобородый, крепкий еще старик, облаченный, в отличие от своих спутников, в чистые льняные одежды. Только ему разрешалось исполнить последнее действо Ночного Гона. Там, внизу, беглецам угрожали лишь сети, здесь, на вершине Священного Холма, все было по-другому. Старик поднял оболонный лук, прицелился в спину беглецу и спустил тетиву.
Стрела запела в утреннем воздухе и впилась в щеку древесного бога, пройдя в двух пядях от левого плеча Потерявшего Имя. Священная стрела, угодная лесу, спасающему достойных и безжалостному к слабым.
Мальчик не стал больше медлить. В два прыжка он очутился возле отверзтого зева Перакраса, скрывавшего спасительное дупло. Вторая стрела глубоко вошла в верхнюю древесную губу. Потерявший Имя готовился нырнуть в сырое нутро исполина, когда злобное уханье заставило его остановиться. Его привыкшие видеть в темноте глаза различили на дне дупла птичье гнездо. Прикрывая крыльями шестерых птенцов, на него злобно таращилась белощекая лесная сова.
У беглеца было несколько мгновений, прежде чем старик спустит третью, последнюю стрелу. Потерявший Имя мог бы одним движением выкинуть из дупла гнездо и броситься в спасительное чрево. Он не стал этого делать. Он просто повернулся и пошел навстречу своим преследователям, видя, как округлились глаза старика, как медленно опустил он свое священное оружие, как переглядываются одетые в сплетенные из древесных волокон одежды загонщики, как медленно и неуверенно растягивают они сеть…
Зов Перакраса, приведший его сюда, достигнув высшего предела, оборвался.
Если бы кто-то, способный изумляться, смог пролететь в один присест от южных до северных пределов обширной земли, называемой Пустошами Пиктов, он был бы поражен первозданной дикостью, необъятностью и мрачным очарованием этих мест.
На юге, от самого устья реки Черной, впадающей в Западное море возле славной Кордавы, тянулись непроходимые заросли, подобные настоящим джунглям, так что граница пиктских земель и Зингары терялась в чащах этого первобытного леса. Зингарцы безжалостно рубили деревья, делали просеки и строили пограничные форты, но лес наступал, соревнуясь в коварстве с пиктскими воинами: здесь часто попадались укрепления, чьи гарнизоны были вырезаны дикарями, а постройки не только разрушены, но и утонули в молодых зарослях, перевитых лианами.
Западной границей пиктских земель служила река Черная, текущая с севера, с отрогов Киммерийских гор. Боссонские топи, лежавшие в междуречье Черной и другой не менее великой реки — Громовой, служили своеобразным буфером между цивилизованным миром и пиктскими племенами, все еще пользующимися каменным оружием. Места это были жуткие, населенные странными и безжалостными существами, демонами и прочей нечистью, так что лишь самые отважные колонисты из великой и богатой Аквилонии, гонимые нуждой или неуемной страстью к приключениям, строили свои поселения на берегу Черной реки, в местности, называемой Конайохара. И хотя город Велитриум, давно превратившийся из пограничного форта в столицу края, держал изрядный гарнизон и отряды следопытов, поселенцы никогда не чувствовали себя в безопасности, вынужденные вести постоянную борьбу с пиктскими кланами, на чьих исконных землях они поселились.
Летящий над Пустошами Пиктов не смог бы, пожалуй, обнаружить под пологом леса, чьи кроны сплетались столь тесно, что образовывали настоящую зеленую крышу, и признака жизни. Дикари строили свои крытые тростником и листьями глинобитные хижины в местах укромных, окружали их частоколами с нанизанными человеческими черепами и деревянными идолами, подвластными чарам местных колдунов. Здесь, в древних капищах, творились кровавые обряды человеческих жертвоприношений, а некоторые кланы, как поговаривали, до сих пор практиковали людоедство.
К северу от Велитриума, в среднем течении Черной, джунгли постепенно сменялись лиственными лесами, не менее густыми и древними, населенными северными пиктами. Народ столь же дикий и угрюмый, северяне все же несколько отличались от своих южных собратьев: имели менее смуглую кожу, предпочитали в качестве украшений не птичьи перья, а ожерелья из волчьих зубов, вместо боевой
