Дерг прошелся вдоль стены и выбрал из богатого собрания самый длинный меч. На голову ниже своего соперника, тонкий в кости, чужестранец, казалось, избрал таковой, дабы посмешить зрителей: клинок был чуть ли не в рост брегона. Однако фаллиец легко поднял оружие и отсалютовал герцогу. Тот насмешливо поклонился в ответ и встал в боевую позицию.
Как только клинки скрестились, стало ясно, что соперник не уступает герцогу в искусстве фехтования, а еще через пару минут Конан понял, что изящный фаллиец превосходит записного дуэлянта по всем статьям. Он легко отбивал выпады, не поддавался на обманные движения и, несмотря на яростную атаку Гийлома, оставался на месте, орудуя длинным мечом с выражением некоторой даже скуки, словно сержант на занятиях с новобранцами.
Когда-то давно, очень давно Конану уже доводилось видеть такую манеру сражаться: несколько странная стойка, изумительная точность движений и… хладнокровие, потрясающее хладнокровие перед лицом смертельной опасности! Сквозь туманную дымку времени киммериец увидел морское побережье и человека, орудующего сразу двумя мечами, легко отбиваясь от шайки пиратов… Потом ущелье и карабкающегося по камням юношу с длиннющим клинком и огромным луком за плечами… Снова море, палуба корабля, крепкий мужчина с торчащими над плечами рукоятями… Этих людей разделяли годы, сплачивало единое служение. Когда-то и сам Конан учился высшему искусству убивать во имя Великого Равновесия. Он упустил тогда этот дар, потерял Силу, сохранив свободу воли и неуемную жажду действовать по собственному разумению…
Вцепившись в подлокотники кресла, киммериец следил за поединком, понимая, что исход его предрешен. «Неужели… — шептал он, потрясенный внезапным открытием, — неужели Митра послал-таки своего воина?!»
В тот же момент кисть фаллийца описала замысловатую спираль, и меч герцога, отлетев, упал на помост к ногам короля. Гийлом еще не успел понять, что произошло, а клинок Да Дерга, легко пробив нагрудник, погрузился на несколько пядей в грудь соперника. Быстрым движением брегон извлек окровавленное острие, и, даже не взглянув на побежденного, отвесил поклон королю и жрецу. Он уже направлялся к стене, чтобы повесить оружие на место, когда герцог рухнул сначала на колени, а потом, лязгая бронью, повалился на каменный пол трапезной.
В два прыжка Конан оказался возле поверженного и присел рядом. Глаза Гийлома бессмысленно уставились в потолок. Он хрипел, на губах выступила кровавая пена. Заметив короля, герцог напрягся, силясь что-то сказать.
— Киммериец, — расслышал Конан, — ты умрешь, киммериец…
— Так ты все же предал меня, — пробормотал варвар. — Не верю! Кто заставил тебя это сделать?
— Ты умрешь, — повторил Гийлом. — Он сильнее всех нас, сильнее…
— Кто? Во имя Митры, кто?!
Но герцогу Гандерландскому не суждено было более произнести ни слова. Зрачки закатились, дыхание прервалось: Божий Суд свершился. Конан опустил мертвецу веки и поднялся. Он хотел что-то сказать, но в это время от входной двери раздался взволнованный голос Афемида:
— Они штурмуют город, король! Тысячи воинов, осадные башни, понтоны, камнеметные машины…
— Кром! — Конан в ярости сжал огромные кулаки, на лице его читалась полная растерянность. — Откуда это все взялось?
— Словно из воздуха! Я был на Дозорной Башне и видел, как поле за Ледяной подернулось маревом… Как мираж в пустыне… Только это не мираж: камни и стрелы поражают защитников, а к стенам города устремляются воины, ополченцы и какие-то дикие люди в звериных шкурах! И еще, на холме возле тракта…
— Говори!
— На холме, под штандартом Гандерланда, я видел черного рыцаря, закованного в сплошную броню. Это он посылает войска на штурм!
Если кому-нибудь суждено будет описать турнское сражение, летописец непременно отметит, что сила осаждавших в десять раз превосходила защитников. Город был окружен водой: с юга — излучиной Ледяной, с севера — вытянувшимся дугой Спокойным озером. Средние пролеты деревянных мостов, ведущих к шести воротам (седьмые выходили на рыночную площадь) успели поднять еще утром, однако это не остановило стремительный приступ. Атакующие спустили на воду лодки и плоты, привезенные на многочисленных повозках, многие преодолевали реку вплавь: среди наемников большинство составляли ваниры и асгардцы, привыкшие к купанию в ледяных волнах. Полководец, Черный Рыцарь, восседавший на великолепном вороном же коне, послал вперед северян и ополчение, приберегая конницу для решающего удара.
Вдоль берега стояли метательные машины, безостановочно посылавшие свои смертоносные снаряды: тяжелые камни, бревна, утыканные железными шипами, и горящие комья тряпья, утяжеленные свинцовыми грузилами и облитые смолой. В Нижнем Городе вновь вспыхнули пожары.
Стоя на верхней площадке угловой башни, Конан видел огромное войско, занявшее все пространство от кромки леса до берега реки. Видел рыцарей, окруженных оруженосцами и слугами, узнавая по значкам на копьях вассалов герцога Гандерландского и искателей поживы из Пограничного Королевства; крестьян, вооруженных пиками, вилами и дубинами; рыжебородых ваниров в рогатых шлемах и их вечных врагов, а сейчас союзников — асгардцев в звериных шкурах и кожаных нагрудниках. Было и немало разнообразного сброда в самых немыслимых одеждах и с экзотическим оружием. Они кучковались вокруг своих вожаков, старавшихся перещеголять друг друга обилием золотых цепей, браслетов, амулетов и прочих побрякушек. В одном месте Конан заметил даже несколько кхитайцев в бамбуковых доспехах с длинными легкими пиками…
«Значит вот как, — размышлял король, — значит те, кто хотел строить и жить в мире, шли со всех концов света в Турн, а желающие разрушать и грабить оседали в замке у истоков Ледяной… То-то Гийлом уже давно не приглашал меня погостить… И никто — никто! — не донес о его приготовлениях, словно слепота всех поразила. Да и поразила, видать, мне-то утром и стеклышки афемидовы не помогли…»
Три осадные башни, снабженные колесами, подкатили к реке и столкнули в воду. Башни закачались на волнах, удерживаемые понтонами, укрепленными снизу, и медленно поплыли к городским стенам. Лучники на площадках посылали в защитников стрелы, способные пробить кольчугу, а тяжеловооруженные воины готовили крючья, подобные абордажным, и сходни, чтобы сбежать по ним на защищенную каменными зубцами и жестяной крышей верхнюю галерею и схватиться с турнцами.
Вооружившись мощным боевым луком, Конан выпускал стрелу за стрелой, целясь в тех, кто был на осадных башнях. То один, то другой из нападавших с криком валились в речные волны, однако другие, укрывшись за окованными железом щитами, продолжали обстрел защитников. Понтоны неумолимо приближались.
Плывущие через реку напомнили киммерийцу стаю хищных рыб-параний, водившихся в южных морях и способных обглодать неосторожного пловца за считанные мгновения — нападавшие были столь же многочисленны, и пощады от них ждать не приходилось. Они сотнями тонули в реке, пораженные ядрами аркбаллист и стрелами защитников, но оставшиеся в живых упорно плыли к узкой полоске земли, отделявшей основание городских стен от речного плеса. А с противоположного берега спускали на воду все новые плоты с осадными лестницами и лодки с людьми. Казалось, ничто не в силах остановить страшную волну, накатывавшуюся на город.
Первыми не выдержали Юные Орлы. Король видел, как Лука Балагур щедро раздает затрещины, пытаясь удержать молодых воинов от постыдного бегства. Некоторые все же припустили к выходу с галереи, и киммериец не стал их осуждать: эти мальчишки впервые видели столь страшное зрелище. Даже кое-кто из бывалых воинов пятился к лестницам, ведущим внутрь стены, мысленно прощаясь с жизнью. Однако, видя на угловой башне фигуру короля, бесстрашно стоявшего под градом стрел, никто из них не дерзнул нырнуть под спасительные каменные своды.
