Что творится на северном конце, Конан точно не знал, но догадывался, что Ольвейну приходится там не сладко: широкий торг отделял северную стену от берега озера, и нападавшие могли подплыть на ладьях, не опасаясь выстрелов защитников, построиться в боевой порядок и атаковать ворота. Киммериец заранее распорядился отвести заградительный отряд с рыночной площади, понимая, что ему не выстоять против вражеской атаки и четверти часа. Людей и так мало, они нужнее на стенах.
Со своего места король отлично видел Черного Рыцаря, неподвижного в седле, словно конная статуя. Странно, при нем не было никакого оружия: ни меча у пояса, ни копья в руке. Не было и щита — только темные, как беззвездное небо, сплошные доспехи защищали неведомого полководца, а лицо скрывало опущенное забрало шлема. Такие латы, не оставлявшие ни единого уязвимого места, Конан видел впервые. Он не представлял, как можно в них сражаться: либо их обладатель имел недюжинную силу, либо вовсе не собирался участвовать в битве.
«Вышиби его из седла, и встать этот рыцарь уже не сможет, — рассуждал про себя киммериец. — Кто же он такой, Нергал его задери?!»
Ему уже начало казаться, что под бронею вовсе никого нет, когда Черный Рыцарь шевельнулся, отдавая какое-то распоряжение. Окружавшие его воины засуетились, несколько всадников поскакало вниз, к реке.
Первые лодки достигли мелководья, наемники и ополченцы, грозно вопя, потрясая копьями и топорами, попрыгали за борт и, увязая в донном иле, устремились вперед. Многие остались лежать на плесе, но другие уже принимали с плотов лестницы, поднимая их при помощи веревок и прислоняя к стене. С осадных башен полетели канаты с крючьями на концах…
На атакующих еще сыпались стрелы, копья и камни, и вдруг все прекратилось, словно защитники решили без боя сдать город. Карабкавшиеся по лестницам и толпившиеся внизу восторженно взвыли, предвкушая тщетные мольбы о пощаде и легкую добычу. Те, кто только что подплыл, старались протиснуться вперед — каждому хотелось успеть урвать кусок пожирнее и заслужить похвалу начальников.
Конан опустил лук. Он знал, что сейчас последует, и спокойно смотрел вниз, на обреченных.
И тут, к его несказанному удивлению, с противоположного берега долетел сигнал боевого рога — сигнал к отступлению.
Среди штурмующих воцарилась полная неразбериха: кое-кто продолжал взбираться по лестницам, люди на осадных башнях, уже готовые перекинуть сходни, замерли, некоторые из толпившихся внизу неуверенно отступили к лодкам, другие, думая, что ослышались, продолжали протискиваться к стенам.
Сигнал прозвучал слишком поздно: словно из самих камней твердыни плеснули фонтаны смертоносного огня. Первый, полыхнувший из трубы на крепостном бастионе, ударил вдоль стены, сметая лестницы и превращая копошащихся на них людей в яркие факелы. Потом вниз обрушился пылающий водопад: жидкий огонь лился из замаскированных отверстий, падал на головы мечущихся в ужасе воинов, искавших спасения в реке. Но и те, кто ныряли в воду, продолжали гореть; пылающие потоки текли по поверхности: казалось, свершилось чудо, и река воспламенилась, сжигая в страшном костре дерзнувших осквернить ее воды.
Вспыхнули осадные башни. Лучники и воины прыгали вниз, погибая на мелководье. Громко лопались наполненные воздухом и укрепленные между бревнами понтонов кожаные пузыри. Вопли погибающих смешались с победными криками защитников Турна, оправившихся от потрясения: для рядовых воинов огненный смерч явился такой же неожиданностью, как и для нападавших.
Вскоре все было кончено: узкая полоса земли у основания стены завалена обугленными телами, лодки и плоты догорали, кренясь, рушилась в воду последняя осадная башня. Лишь несколько уцелевших наемников плыли к противоположному берегу, в ужасе оглядываясь на огненное пятно, растекающееся по поверхности реки.
— Победа! Победа! — ликовали на стенах. — Да здравствует король! Слава магистру Афемиду!
«Слава Афемиду! — мысленно повторил Конан. — Ты опять удивил меня, магистр».
Отдав необходимые распоряжения и строго приказав доложить тотчас же, если осаждающие вновь решатся на штурм, он спустился в мастерскую. Афемид в своей грязной, прожженной тунике и потертых сандалиях колдовал возле каких-то рычагов и медных колес с деревянными рукоятками. При этом он сверялся с куском пергамента, неодобрительно хмыкая и потирая свободной рукой лысину.
— Не думал, что Огонь Митры может течь, подобно лаве вулкана, — сказал король, входя. — Ожидал, что собьешь их лестницы и подожжешь осадные башни, но чтобы так…
— Да-да, — устало отвечал мастер, — это моя новая придумка… Все очень просто: одна часть серы, две части липового или ивового угля, шесть частей селитры, все это толчется в мраморной ступке… И кровь земли, конечно, она делает огонь текучим и неугасимым. Ну, почти неугасимым…
— Я видел. Противник бежал в ужасе, берег усеян сгоревшими, словно лесная прогалина после пожара. Ты сделал Турн поистине неприступным!
— Увы, мой король, я послал старшего ученика посмотреть, много ли осталось вещества в подземном ходе, откуда мы качаем его насосами. Уровень упал вдвое! Да и запасы моего порошка не безграничны. В лучшем случае мы сумеем отбить еще одну атаку.
Конан помрачнел. Опыт подсказывал, что без текучего огня штурма не выдержать: слишком неравны были силы. Черный Рыцарь не станет жалеть людей, да и сами наемники, люди дикие и отважные, не слишком пекутся о собственных жизнях, предпочитая смерть в бою и возможность богатой поживы малейшей осторожности. Прикажи полководец, и орда вновь пойдет на приступ, чтобы сгореть заживо, пойдет снова и снова, и перекатится, в конце концов, через стены, и затопит город кровавым потоком. Тогда придется отступать за внутренние укрепления, потом — в Храм Митры… Что будет дальше, думать не хотелось.
— Ты можешь пускать огонь только по всему периметру или в любом месте? — спросил король магистра.
— Можно открывать заслонки только на бастионах…
— Тогда ограничься этим и сбивай лестницы. На тех, кто толпится внизу, мы станем лить вар, бросать камни и бревна. Как обычно.
Афемид кивнул.
— Да, это позволит нам протянуть несколько дольше…
И он снова углубился в изучение пергамента.
До наступления ночи осаждавшие больше ничего не предпринимали. Когда стемнело, поле за Ледяной покрылось огнями костров. С берега долетали удары кирок и какой-то скрежет: очевидно, там строили укрепления.
Поручив Луке Балагуру командовать южными укреплениями, что заставило юного виконта покраснеть, а бывалых сотников воспылать ревностью к юному фавориту, Конан отправился на северную оконечность города, поднявшись по дороге на Дозорную Башню. Зрительная труба описала полный круг: город был обложен со всех сторон. За Спокойным озером тоже горели костры, у пристани темнели ладьи, к берегу на всех парусах приближалось еще несколько.
Под прикрытием двух башен, самые большие, парадные ворота Турна вели на торговую площадь. Именитые гости чаще прибывали по воде, предпочитая конной тряске путешествие в корабельных шатрах, где под плеск весел можно было понежиться с чаркой в руке или насладиться объятиями прекрасных наложниц. Подплывая к пристани, прибывающие обычно выходили на палубу, чтобы насладиться величественным зрелищем городских укреплений и сторожевых башен, на стенах которых искусные камнерезы под руководством аргосского маэстро вытесали огромного орла с распростертыми крыльями — на левой, и лик в солнечной короне — на правой.
Сейчас, в свете догоравших прилавков и навесов, торг представлял мрачную картину: возле ворот, на мощеных каменными плитами дорожках, ведущих к пристани, между резных столбов с названиями торговых рядов — повсюду лежали обгоревшие, дотлевающие тела. Особенно много их было возле самых створок; среди трупов валялись закопченные полоски железной оковки щитов, чьи деревянные части полностью сгорели. Выглянув в боковую бойницу башни, Конан заметил, что огромные створки ворот с резными украшениями прочерчены наискось черными полосами, образующими гигантский косой крест. Плиты
