— Не только был, но и мед-пиво там пил, — отвечал киммериец, снова поймав себя на том, что говорит с несвойственной ему складностью. — Стены этого зала желтоватые, тоже похожие на стекло, но называют его Медовым Покоем не из-за цвета стен и не потому, что там пируют и, действительно, во множестве пьют этот напиток. Там собираются фелиды, жрецы-поэты фаллийцев, и ведут свои заумные речи-разговоры, что зовется у них «Мед поэзии», потому и Медовый Покой. Он круглый, а посреди стоит цветастый шатер, скрывающий Лиа Фалль — Камень Делений. Когда жрецы того пожелают (а это случается очень редко), в ночь праздника Лугназад шатер убирают, и на Камень восходят те, кто подвергаются испытаниям.
— Значит, Арэль принял в них участие?
— Да, но не совсем так, как ты думаешь. Я ожидал, что королева Матген во всеуслышание объявит о прибытии Избранника, или Амруна, как они говорят, но этого не произошло. Сначала был пир и общее веселье, все ходили с чашами по залу и угощали друг друга, ибо у фаллийцев не принято сидеть за столами, они выпивают и закусывают на ногах, а слуги разносят большие блюда с яствами и напитками. Я увидел Да Дерга и не сразу узнал его: брегон был в скромной коричневой одежде и коротко стрижен по обычаю местной знати. Он подошел ко мне, приветствуя так, словно мы расстались только вчера наилучшими друзьями. Спросив, как мне понравился Лиатдруим и нет ли каких пожеланий относительно моих людей, которые остались развлекаться снаружи дворца (внутрь допустили только нас с Арэлем, дона Эсанди и сопровождавшую его Ванаю), брегон как бы между прочим осведомился, совершился ли обряд Посвящения. Я подтвердил это, ибо так сказал Дивиатрикс. Да Дерг не стал больше ни о чем спрашивать, а я не стал говорить: особой радости наша встреча у меня не вызывала.
Королева Матген, сидевшая на подиуме у стены зала, поднимала заздравные чаши, и все отвечали ей приветственным шумом и хлопками в ладоши. Матген была в простом черном платье, а единственным украшением ей служила серебряная диадема с золотыми изображениями солнца и луны. Я заметил, что у фаллийцев все наоборот: простые люди у них одеваются гораздо изысканнее знати, предпочитающей строгость и неприхотливость в одежде. Рядом с королевой сидел худой мужчина с весьма неприятным лицом, как я узнал, — король фоморов Элкмар. Был он о двух ногах и двух глазах и ничем не напоминал тех страшных существ, которых мы видели в железном корабле. Судя по тому, что Да Дерг рассказывал мне некогда о Матген, Элкмаре и их сыне, раздробившем Камень Делений, эта странная чета супругов-врагов должна была пребывать в весьма почтенном возрасте, однако королева выглядела юной и довольно соблазнительной.
Наконец было объявлено, что пир окончен, гости расселись вдоль стен, а хозяйка Медового Покоя произнесла следующую речь. «Вот уже пять лет, — начала она, — Камень Делений расколот на пять частей, а потому нет мира и согласия между народами Богини Банну». Для меня ее слова прозвучали удивительно, хотя я и знал обо всем по рассказам Да Дерга. Только что на моих глазах повелители четырех королевств поднимали заздравные чаши в честь друг друга и королевы страны Миле, и всякий сказал бы, что между ними любовь и вечная дружба. Но Матген продолжала так: «Мой сын Кухулин был отвергнут Камнем Делений, а другого претендента фелиды нам не назвали. Посему, согласно древнему обычаю, я объявляю, что в эту ночь праздника Лугназад всякий, кто пройдет испытание, может взойти на Лиа Фалль. Если же Камень Делений соединит свои части и вскрикнет под чьей-либо стопой, этот человек будет объявлен Верховным Правителем, будь он даже самым ничтожным из нас». Раздались хлопки, никто не выразил протеста или недоумения, видимо, все было известно заранее. Появились фелиды в широких одеждах, затылки их были выстрижены, а лица надменны. Они убрали шатер и открыли святая святых фаллийцев — черный пятиугольный монолит, прорезанный красными, как кровь, трещинами.
— А что это были за испытания, государь? — спросил оруженосец.
— Нужно было состязаться в трех вещах: уме, вдохновении и ловкости. Причем каждый из участников мог взять в свою команду кого пожелает. Все члены команды объявлялись равными, а взойти на камень дозволялось тому из них, кто получит больше поощрительных фишек, вручаемых фелидами. Попытать счастья вызвались все короли острова. Я был несколько удивлен, когда, обратившись ко мне, королева Матген спросила: «А ты, Конан Аквилонский, желаешь испытать судьбу?» Я поискал глазами Да Дерга, не зная, что следует отвечать, но брегон куда-то подевался, и я молча кивнул. Своими помощниками, конечно, назвал Сантидио, Арэля и Ванаю.
Первой была игра, называемая фидхелл, что значит «знание дерева». Уж не знаю почему, ибо суть этой игры заключается в том, чтобы, передвигая деревянные фигуры, отразить нападение неприятеля, находящегося в центре пятиугольной доски, по краям которой располагаются «войска» пяти королей. Доску вынесли фелиды, и была она столь велика, что по ней надо было ходить, чтобы передвигать фигуры. Я было решил, что мы выбываем из состязаний, еще не приступив к ним, но Сантидио шепнул, что знаком с подобной игрой, существующей в Кхитае, и бесстрашно вышел вперед.
За вражескую «армию» играл Элкмар. Он выкрикивал свои ходы, не поднимаясь с резного кресла, и слуги двигали фигуры. Элкмар разбил «войска» повелителей Лейнстера и Упада, но остальные не сдавались, а Сантидио даже продвинул своего деревянного «короля» в центр. Сложность заключалась еще и в том, что пять игроков одновременно сражались и друг с другом. В конце концов Сантидио выиграл и взял «крепость» Элкмара, но, — о боги! — думали они над своими ходами так подолгу, что я истомился от вынужденного безделья, находя единственное утешение в чаше с вином. Дон Эсанди получил пять фишек.
Зато потом были состязания на ловкость и силу, — метание дротиков, прыжки через огонь и бег между вращающимися мельницами с отточенными железными крыльями — и я смог поразмять затекшие мускулы. Впрочем, все короли успешно прошли это испытание и получили равное число фишек.
После этого в деревянный загон выпустили змей — нужно было пройти через него так, чтобы не наступить ни на одну и избегнуть ядовитого жала. Вот тут пригодилось умение Ванаи заговаривать животных: она усыпила ползучих гадов, чем вызвала общее восхищение. Три короля не смогли повторить этот подвиг и были укушены, впрочем, им тут же дали противоядие.
Потом объявили «Мед поэзии», и фелиды стали вести длинные заумные речи, а испытуемые отвечали им не менее темно и велеречиво. Вот тут блеснул Арэль, поразивший всех своей мудреностью, а меня тем, что он просто что-нибудь понял из обращенных к нему слов. Фелид, раздувшийся от важности, вопрошал что-то вроде следующего:
А наш Арэль, не моргнув глазом, ответствовал:
Ну и всякое такое, что вызывало дружные хлопки слушателей и новые вопросы фелидов. Они упражнялись в красноречии весьма долго, я же готов был под землю провалиться с тоски и налегал на вино
