лился из-за полуоткрытой двери. Там находился рабочий кабинет старика.
— Глухой пень, — с досадой произнес «василиск» и вошел в помещение.
Чтобы оценить ситуацию, ему потребовалась ровно секунда.
— Проклятье! Алмано! Алмано!
Он подлетел к висящему в петле старику, обхватил его за ноги и приподнял. На улице послышался топот, и в дом с оружием наперевес влетели встревоженные гвардейцы.
— Не стойте! Помогите его снять! Бумаги! Бумаги сапогами не затопчите!
Алмано, как самый расторопный, схватил стопку листов, его товарищ подвинул стол, вскочил на него и перерезал веревку. Кто-то из гвардейцев подхватил Гартэ под мышки и не дал тому упасть.
— Опускаем! Осторожно!
— Поздно что-то делать, сеньор. Он давно уже мертв.
Это действительно было так. Огромный кровоподтек от врезавшейся в шею веревки, вытаращенные глаза, синюшное лицо и вывалившийся язык. Нечего и думать, чтобы вернуть профессора к жизни. Они опоздали как минимум на час.
Сеньор де Суоза вновь выругался.
— Подождите во дворе.
Гвардейцы вышли, но их командир виновато топтался у порога.
— Сеньор… Сеньор, я не знаю, как это могло случиться! Никто не проходил мимо нас. Это точно. Ни один убийца не может двигаться столь незаметно.
— Не волнуйся. Твои ребята ни в чем не виноваты. Здесь не было никаких убийц. Старик покончил с собой.
— Валаи! Но почему?!
— Он всегда был сумасшедшим, — соврал маркиз. — Не наша вина, что именно сегодня Гартэ решил отправиться в мир иной. Оставь бумаги и можешь идти. Как только я разберусь с делами, мы вернемся домой.
Фернан еще раз осмотрел тело. Безнадежно.
Не возникало никаких сомнений, что профессор распрощался с жизнью из-за содержимого проклятых листов. Чего так испугался Гартэ, раз решил, что единственный выход из создавшейся ситуации — смерть?
… Я стоял прямо под окном и все прекрасно слышал. Они искали бумаги. А один, тот, который с таким мерзким хриплым голосом… он сказал, что устои Церкви зависят от того, найдут они эти бумаги или нет. А еще этот де Лерро обвинил другого, что это из-за его некомп… некомпи… тентности. Вот так прямо и сказал…»
Слова Вето пришлись очень кстати. О чем более полутора тысяч лет написал в своих дневниках Великомученик Себастьян, если даже спустя столько времени эти знания могли привести к разрушению всех церковных догматов?
Старый профессор всегда был очень религиозен, и, скорее всего, содержимое записок слишком потрясло его… Фернан поймал себя на мысли, что уже не уверен, хочет ли узнать мрачные секреты клириков. Он и раньше подозревал: клирики все сделают, чтобы сохранить тайну, но только сейчас, увидев, как не самый глупый человек сводит счеты с жизнью, понял, что дело куда серьезнее. А раз так, де Лерро не остановится. Рано или поздно епископ поймет, что Леонора ничего не знал о бумагах, и продолжит поиск. К тому времени документы надо уничтожить, но перед этим их следует прочесть. Хотя бы для того, чтобы понять всю подоплеку случившегося.
Фернан убрал оригиналы записок Святого Агусто в поясную сумку и взялся за кипу листков, на которых Гартэ писал перевод. Слава всем святым, перед смертью профессор не додумался уничтожить бумаги!
Маркиз, не обращая внимания на лежащего мертвеца, поднял с пола перевернутый стул, подвинул свечу и принялся за чтение.
Безумно жарко, и нечем дышать. Казалось, что вокруг шеи затянули удавку. Пальцы едва ощутимо дрожали и не могли справиться с верхней пуговицей камзола, поэтому Фернан попросту разорвал ставший вдруг таким тесным воротник. Стало легче, но ненамного. Его мутило, голова кружилась, а из ног словно вынули кости. Он вытер выступивший на лбу пот, сделал над собой усилие, встал, подошел к распахнутому окну и полной грудью вдохнул горькую свежесть летней ночи. Она звенела музыкой цикад и истекала светом звезд. Маркиз видел сотни таких ночей, но в этой было нечто особенное. И он никак не мог понять, в чем тут дело.
«Василиск» присел на подоконник, сплюнул вязкую слюну и вгляделся в ровное пламя свечи, стоявшей на столе. Все было таким же, как и всегда, но в то же время… совершенно другим. Что-то неуловимо изменилось. В жизни. В мире. В нем самом.
Жара сменилась холодом. Духота — ознобом. Фернана била крупная дрожь, и попытки совладать с нею окончились победой только через несколько минут.
Легкое и быстрое, как удар сердца, движение. Кошка Гартэ запрыгнула на подоконник, распушила хвост и, мурлыча, подлезла под руку маркиза. Тот ничего не имел против зверька и погладил его по спинке. Кошка благодарно зажмурилась и по-хозяйски забралась ему на колени. Она была старой и очень худой. Сеньор де Суоза чувствовал, как из-под короткой шерстки выпирают ребра. Профессор не очень-то заботился о своей питомице.
Фернан не знал, сколько времени они вместе просидели у распахнутого окна. Кошка тихо урчала и, казалось, забрала в себя весь страх и сомнения, что поселились в душе «василиска». Быть может, недаром некоторые говорят, что эти животные обладают своим, ни на что не похожим даром исцелять души и вносить в них спокойствие и уверенность? Капитан осторожно ссадил задремавшего зверька с колен, встал и забрал со стола оставшиеся там бумаги. Прикасаться к ним было мерзко, но капитан пересилил себя и убрал копии в сумку. Он не знал, что следует делать дальше. Первое желание после прочтения — сжечь проклятые документы и забыть о том, что он узнал. Но, хорошенько подумав, Фернан решил, что это не выход. Слишком просто. Нельзя избавляться от козырей подобным образом.
Подумать только! Все идеалы и догматы, о которых было написано в Святой книге и которые так рьяно защищает Святая матерь Церковь, сгорели в огне правды. Теперь он понимал Гартэ. Некоторые не могут пережить истину. От нее слишком больно и страшно. Все, чему ты привык так долго и безоговорочно верить, вдруг рухнуло, словно карточный домик.
Фернану было легче, чем профессору. Он давно разочаровался в Церкви и не был столь религиозен, как многие его соотечественники, но даже для него правда стала шоком. А еще смертельным приговором.
То, о чем он узнал, не грязное белье Папы, не слух о продажности Церковного совета. Это… главный камень в фундаменте собора религии. Основа. И если ее убрать, рухнет все то, о чем говорила Церковь последние полторы тысячи лет. Не зря ведь по приказу одного из Пап были уничтожены все оригиналы дневников, хранившиеся в закрытой библиотеке Святого города.
Интересно, скольким клирикам известна страшная тайна? Скорее всего, немногим, иначе рано или поздно это знание стало бы достоянием многих, а это смерти подобно.
Нескольким кардиналам и самым влиятельным епископам?
Сейчас Фернан уже успокоился. Страх пропал. Находясь у окна, «василиск» поклялся самому себе, ибо больше клясться ему было некому, что никто и никогда не узнает о содержимом бумаг. Даже Рийна.
Он вышел из дома, но, не дойдя до лошади, вернулся назад. За кошкой.
Свечи были толстыми и невысокими. Они стояли на полу, который так и не удосужились вымыть от засохшей крови Мигеля. Две находились возле ног, две рядом с руками и еще одна у изголовья мертвеца. Абоми намазал свое лицо белой краской, и это придавало ему еще более устрашающий, чем обычно, вид. Рийна поймала себя на неприятной мысли, что сейчас, в неровном свете, голова слуги напоминала гротескный человеческий череп и одновременно… морду павиана-демона Ратаннбуты.
Веселая стая мурашек пробежала вдоль позвоночника ламии, и она набросила на плечи тяжелый халат мужа. Но тепла не прибавилось, и мурашки никуда не исчезли. Рийна чувствовала, как от всего происходящего в комнате веет самой настоящей жутью. Темнота в обеденной зале, пять огоньков свечей,
