Когда стало ясно, что родится девочка, Натали завалили платьицами, туфельками, ленточками для волос, а экзальтированные африканки из Танзании прислали национальный расписной наряд для малышки.
— Ну как, — спрашивала Агнес, — ты согласна, что наше решение было правильным?
Дом для Натали и Миры был обставлен и готов к приему жильцов. Его арендовала женская организация Сан-Франциско, он был небольшой, всего с двумя спальнями, со светлой мебелью из сосны. Большой холодильник всегда был полон продуктов, детского питания. А шкаф забит подгузниками, памперсами, кремами для младенцев, присыпками, шампунями и прочими необходимыми вещами.
Однажды Агнес приехала среди дня и сказала:
— Ну что ж, девочки, сегодня состоится ваша премьера. Приготовьтесь. Будет телевидение, радио, газеты. Все должны увидеть наш чудесный подарок миру и услышать резвый голосок.
С тех пор все и началось. Сказать честно, шумиха пришлась по сердцу Натали и по нраву Мире. Ребенок с врожденным спокойствием скандинава легко переносил переезды в детском креслице на машине от одной площадки к другой.
Мира охотно улыбалась беззубым ртом, а камеры щелками с восторгом, чтобы потом на первой полосе какого-нибудь женского издания появилась славная мордашка ребенка. Казалось, даже не от самой Миры, а от ее фотографий исходило спокойствие. Некоторые женщины говорили и писали в письмах, что они, глядя на эти снимки, подзаряжаются невероятным покоем.
Так длилось несколько лет, эта круговерть закружила Натали, она вовлекалась в нее настолько, что, казалось, так будет продолжаться вечно. Ее жизнь предопределена — быть матерью символа.
Но однажды Агнес позвонила ей рано утром и сказала:
— Нам надо поговорить, Нат. Я жду тебя сегодня на ланч в ресторане «Пиранья», что на молу.
Глава вторая
Мужчина или… смерть
Агнес Морган понимала, что пора остановиться. Поиграли — и хватит. Сама она давно воспринимала жизнь как игру. Все люди, хотят они этого или нет, отдают в том отчет или нет, но реализуют себя и свои желания через игру. Иногда они втягиваются в тяжелые, запутанные игры, из которых не так-то легко выбраться, а уж тем более — выиграть в них.
А выиграть хочется всегда, более того, необходимо. Агнес втянула в игру сперва Натали, потом — Миру. Пока они обе в выигрыше, но вот-вот начнутся сбои. Не потому, что правила игры изменятся, вовсе нет. Меняется сама Натали, взрослеет, становится опытной женщиной. Ее время идет, часы пущены, и Агнес понимала: жизнь ее подопечной лишена одной краски, без которой женщины нет как женщины.
Сейчас Натали Даре на виду, ее имя на слуху, поэтому трудно представить, что рядом с ней возникнет мужчина, который способен воспринять только ее, а не то, что вокруг Натали. В сущности все, что вокруг, — это декорации для игры.
Агнес слишком хорошо помнила один апрельский день, когда узнала от доктора Кокса страшный для себя приговор. Она не хотела, чтобы Натали когда-то пережила похожий день. Природа не прощает тех, кто не слышит или делает вид, что не слышит ее зова.
Целую неделю после визита к доктору Коксу Агнес, просыпаясь и глядя на бледно-зеленые занавеси на окне спальни, спрашивала себя: неужели и впрямь за мной собирается прийти дама с косой? И отвечала: нет, придет мужчина со скальпелем. Он уже готовится занести свой остро наточенный скальпель над ее телом, чтобы лишить всего того, что делает ее женщиной.
Потрясенная, Агнес выбралась из постели и встала перед зеркалом. С сильно бьющимся сердцем она стояла и смотрела на себя, пытаясь увидеть хотя бы следы того, чего нельзя увидеть снаружи.
Снаружи она видела белое стройное тело, без лишнего жира и складок, тело женщины моложе числа лет, проведенных в этом мире. Агнес знала это сама, но ей было приятно слушать, когда об этом говорил ей ее мужчина. С которым она расстанется сразу после того, как доктор Кокс сделает свое дело.
Доктор Кокс, она усмехнулась, глядя на свой живот, будет моим последним мужчиной. Причем этот моложавый доктор вторгнется в мое тело не так, как тот, с которым я больше уже никогда не захочу заниматься любовью. Доктор Кокс принесет мне не радость и удовольствие, а вечную печаль, от которой мне никогда не освободиться.
Агнес отвела с лица тяжелые пепельные волосы — влажные, они прилипли к голове, повторяя ее форму.
Ты… на самом деле так думаешь? — спросила она себя. — Да брось. Как это может быть? Мужчины нужны женщине, они есть у нее всегда, когда она хочет.
Но все дело в том… что она сама их уже не захочет. Потому что не сможет. Ей нечем будет хотеть их. Кажется, доктор Кокс, у которого Агнес была на приеме, объяснил ей это вполне доходчиво. Тем более что, направляясь к нему, она и сама обо всем уже знала.
Если бы на его месте оказался старичок с седыми бровями и с хохолком из остатков хилых волос на голове, в очках с бифокальными стеклами, может быть, Агнес чувствовала бы себя несколько иначе. Понятное дело, когда перед тобой человек в конце пути, тебе кажется, что и ты примерно на том же отрезке. Будь он в возрасте, в котором мужчину больше не волнуют женщины, Агнес не так остро восприняла бы неотвратимость происходящего с ней.
Но доктор Кокс был в самом расцвете сил и возможностей, энергичный и наглый. Агнес, привыкшая к тому, что все мужчины видят в ней красивую женщину, так и держалась с ним, но внезапно с болью в сердце поняла: доктор Кокс видит перед собой пациентку, которая, выйдя из-под его ножа, больше не будет женщиной. А лишь ее оболочкой. Агнес Морган была потрясена.
Он ей сказал: предстоит гистерэктомия. В переводе на человеческий язык это означает, что у Агнес не будет внутри ничего такого, что делает ее женщиной.
— Это… обширная операция? — Агнес с трудом удерживала голос от дрожи. — У меня не будет только матки? Или яичников — тоже?
— Я вам оставлю только то, что я назвал бы, — доктор Кокс ехидно ухмыльнулся, — возможным капканом для мужчин.
Агнес почувствовала себя так, будто ее толкнули в грудь.
Капкан для мужчин. Эскулап, конечно, не знает, кто ее мужчина. Но попал в точку.
— Так что же, у меня сразу вырастут усы? — услышала она свой голос, в котором, казалось, звучит лишь любопытство. Агнес очень старалась, чтобы он услышал только это.
— Нет, — сказал доктор Кокс, — пристально глядя поверх ее губы, — не сразу. — Потом склонил голову набок, словно прикидывая, хорошо ли Агнес будет с усами. Ухмыльнулся и добавил: — А может, и не вырастут вовсе. Но неужели вы с ними не справитесь, — если вырастут?
Наглец, хотела сказать Агнес. Но она не могла этого сделать. Доктор Кокс известен как классный хирург, который вырежет ровно столько, сколько надо, и ничего не оставит на потом, не окажет медвежьей услуги из сострадания или поддавшись мольбам пациентки. Потому что позже все равно придется довести до конца начатое.
— А вообще-то, Агнес Морган, не переживайте, не жалейте о том, что утратите, — сказал он. — Ну что особенного вас ждет? Менопауза раньше времени, всего-то на какие-то десять — пятнадцать лет. — Он пожал плечами. — Она все равно у вас наступит, как и у всех женщин. — Ослепительная улыбка. — Если вы не захотели иметь детей до сих пор, значит, вам они не слишком нужны. Так что и здесь не о чем жалеть.
— Вы так считаете? — насмешливо спросила Агнес.
— Мы не можем иначе остановить процесс. Если только произошло бы чудо. — Доктор Кокс поднял глаза к потолку, словно чудеса спускают оттуда. — Но оно не происходит, более того, у вас обширный эндометриоз, он уже задел яичники. Мы ведь не впервые с вами встречаемся. — Он поднял брови и подмигнул Агнес, потом наклонился над листом бумаги и что-то написал на нем.
— Да, — сказала она. — Понимаю.
Агнес попала к доктору Коксу, когда у нее начались кровотечения между месячными, потом сильные
