Мастерская встретила его родным запахом красок и растворителя, но на вид стала совсем другой: теперь в ней царил беспорядок Мишеля Пелетье. Поль распахнул сначала окно, взглянул на парижские крыши, а потом заторопился в кладовку — там в образцовом порядке покоилось на полках его прошлое: папки с рисунками, картины. Он стал извлекать холст за холстом на свет, расставлять вдоль стен, и скоро отовсюду смотрела на него пустой чернотой глаз загадочная недоступная Лола.
Поль придирчиво приглядывался к портретам и не мог не усмехнуться. Черт подери! Чего-то я, конечно, достиг! Выразительный энергичный мазок, нервность ломаных линий, чистый холодный цвет. Стиль, безусловно, есть, но почему-то с души воротит. Скучная живопись. Бездушная. Интересно, почему я раньше этого не замечал?
Вдруг взгляд его упал на незатейливый набросок: Лола сидит на табуретке в своей любимой позе: поджав ноги, уронив между колен руки, вобрав голову в плечи — усталый нахохленный воробушек. А вот другой: по-детски обиженное личико с горестной складкой у губ...
Вглядываясь в наброски, Поль вдруг увидел Лолу такой, какой, наверное, она и была: простенькой, бесхитростной, деловитой. Вытирая пыль, она бесшумно сновала с тряпкой по мастерской, деловито стучала каблучками, уходя за покупками. Словно наяву, Поль услышал ее хрипловатый низкий голос, голос уроженки юга, и впервые сообразил, почему Лола упрашивала его поехать к морю — ей хотелось тепла, солнца. А зимой она, наверное, просто-напросто мерзла в их просторной и не слишком-то теплой мастерской.
Он видел в ней Кармен, а она была маленькой птичкой, которая всеми силами пыталась свить себе теплое гнездышко. И безуспешно. Поль не умещался в ее гнезде, он вообще был другой породы, очевидно из тех, что не гнездятся. И Лола ушла с тяжелым грузом обид и болезненных воспоминаний. Поль от души пожелал, чтобы и для Лолы прошлое стало мирной гаванью, где никогда не штормит, где утихают все бури.
Пепел перегоревшей любви таил в себе остатки тепла, и Поль, готовясь развеять его по ветру, невольно грелся.
С нежностью посмотрел он и на свои полотна. Как он был самонадеян, отважен, дерзок! Как верил во всемогущество мастерства! И оно у него, несомненно, было, это мастерство, а вот всемогущество — увы! Он надеялся на себя, и о нем самом кричит каждое из полотен, на котором изображена Лола. О том, какой он энергичный, дерзкий, мастеровитый. А живая Лола смотрит только со случайных набросков, где он ловил характерный жест, позу, движение. И выглядит она очень грустной и озабоченной. Почему-то Полю сегодня казались самыми интересными именно эти наброски, и он вглядывался и вглядывался в них, благодаря грустную Лолу за свои и прося прощения за ее страдания. Долгий мучительный год изменил его, обострил зоркость глаз и сердца. Теперь он видел, каким бесчувственным был тогда...
И ему опять мучительно захотелось работать. Работу он ощущал как счастье. Груз прошлого растаял, больше не угнетал его, не пригибал к земле. Поль торопливо отнес холсты обратно в кладовку и принялся собирать кисти, подрамники, соображая, чего не хватает и что нужно купить. Тянуло побыстрее вернуться в Валье, чтобы завтра... Да, сегодня уже не получится. Но завтра, завтра...
Тишину разорвал громкий телефонный звонок. Да-а, ведь мы еще собирались увидеться с феей, чуть не запамятовал. Хорошо, что она напомнила о себе. Он поднял трубку.
— Поль? — осведомился незнакомый женский голос.
— Да, — недоуменно откликнулся он, не в силах понять, с кем разговаривает.
— Мишель мне сказал, что вы приедете в субботу. Это Анни, подруга Лолы.
Поль тут же вспомнил узколицую голубоглазую шатенку — сработала профессиональная память. С Анни за все время их знакомства он обменялся двумя десятками фраз, не больше, и поэтому Поль по- прежнему недоумевал:
— Рад вас слышать. Чем могу служить?
— Мишель мне сказал... В общем... — Анни мялась, явно не зная, с чего начать. — Вы знаете, Лола сейчас у меня. Она тяжело болела, но сейчас уже поправилась. Осталась только страшная слабость. — Анни говорила теперь очень быстро, набравшись решимости высказаться до конца. — Мишель мне сказал, что из-за разлуки с Лолой вы бросили Париж, уехали в провинцию, сказал, что вы очень переживаете. Простите, что вмешиваюсь, но я подумала, что если вы с Лолой повидаетесь, то и вам, и ей будет легче. Она сейчас не в лучшем состоянии, но из гордости, конечно, не сделает первого шага. А вот если бы вы... Вы помогли бы и ей, и себе...
— Конечно. Непременно. Спасибо за заботу, — промямлил вконец растерянный Поль. — Дайте мне адрес, и я приеду где-нибудь во второй половине дня. Я ведь приехал по делам.
— О, понимаю! Буду вас ждать. Только Лоле скажите, что сами разыскали ее, а то она мне не простит. Сошлитесь на Мишеля, они в дружеских отношениях.
— Хорошо, Анни, хорошо. Около трех я буду. — Поль записал адрес, и они простились.
Несколько минут он сидел, потирая виски, раздумывая, что же делать. Он был готов помочь Лоле, но даже не представлял чем. О совместной жизни не может быть и речи, она канула в прошлое и безвозвратно. Это Поль понял именно сейчас. Денег Лола не возьмет — гордая. Честно говоря, он даже не видел особой необходимости в этом визите, но раз дал согласие, надо поехать, повидаться. Может, он в самом деле чем-то будет полезен.
Поль взглянул на часы и стал поспешно увязывать подрамники, потом взял кисти, коробку сангины, папку с акварельной бумагой. За недостающими красками и растворителем он только-только успевает в магазин. Мишель простит оставленный беспорядок.
Ровно в три Поль звонил в дверь Анни, держа в руках два букетика трогательных фрезий. Открыла голубоглазая шатенка: да, он не ошибся, когда представил подругу Лолы. Судя по животу, она вот-вот родит.
Поль вошел, вручил цветы и понял, что занял собой всю прихожую. Из-за двери высунулся мальчуган лет двух.
— У нас очень тесно, — извиняющимся тоном сказала Анни, — проходите. Лола задремала. Садитесь, мы с Марком пойдем погуляем. Мы только вас дожидались, чтобы открыть вам дверь.
— Конечно-конечно, — рассеянно отозвался Поль, беря стул и придвигая его к кушетке, на которой спала Лола.
Анни еще повозилась в прихожей, одевая малыша, потом хлопнула дверь.
Поль сидел и смотрел на спящую Лолу. Может быть, он впервые как следует рассмотрел ее: худенькую, изможденную. Какая Кармен? Какое пламя? Какие страсти? Сколько глупостей он навыдумывал! Стыдно вспомнить. Да, этой худенькой маленькой Лоле непременно нужно помочь. Впрочем, и Анни тоже — со дня на день в этой тесноте появится новый обитатель, тут не до подруг.
Вглядываясь в спящую, Поль с грустью чувствовал, что былая страсть улетучилась без следа. Может, она и не вспыхнула бы, если б он сразу увидел Лолу такой, какой видел сейчас. Его подвело собственное воображение. Но тем легче теперь предложить помощь старинной приятельнице, перед которой невольно оказался виноват.
Лола проснулась, и, глядя в открывшиеся черные, когда-то казавшиеся ему бездонными глаза, Поль невольно подумал, насколько выразительнее и богаче оттенками серые.
— Ты? — изумилась Лола. — Откуда?..
— Приехал за тобой. — Полю не хотелось ничего объяснять, он органически не был приспособлен к объяснениям.— Мишель наверняка тебе говорил, что я живу теперь в Валье, а мне он сказал, что тебе нужен свежий воздух. Так что собирайся.
— Подожди, Поль. Все так неожиданно. Хотя Мишель действительно убеждал меня, что после воспаления легких лучше всего пожить в деревне.
— Меня он в этом убедил, — энергично подхватил Поль. — Давай собираться, у нас мало времени. Ты знаешь, я терпеть не могу бестолковых разговоров!
Лола невольно усмехнулась: Поль есть Поль, терпением он никогда не отличался. Об отъезде он говорил как о деле решенном. И, как всегда, совершенно не интересовался ее мнением. Хотя сейчас ее мнение и в самом деле ничего не значило, у нее просто нет другого выхода. Мишель давно убеждал ее вернуться к Полю, расписывал, как тот страдает, считал, что без нее он загубит свой талант. Может, и в самом деле ее судьба быть музой художника Кремера.
За этот год, что Лола помыкалась по белу свету, ничего лучшего для себя она не нашла. Да и на что
