размазывала его в таинственной печали. Он погружался глубже и глубже…
Я проснулся от того, что чья-то заботливая рука меня укрывала. Становилось прохладно.
«Холодает к утру», — подумал я и заснул еще крепче.
Солнце радостно улыбалось на серых камнях ущелья. Овец уже не было в загоне. Птицы неугомонно и свободно-деловито пели. Трава отливала поблескивающей росой и изумрудной радостью. Пчелы мирно гудели в цветах. Седые великаны горной гряды помолодели белизной солнечных снегов. Дышалось легко и всей грудью.
У горного ручья плескался Эдик в ледяной воде. Он слегка охал и улыбался.
Вода искрилась. Пальцы обжигались ее струящимися ладонями.
— Давай искупаемся, — подошел сзади Абдыбай, — а то я сон какой-то страшный видел.
Он испытывающе посмотрел на меня. Сомневается. Сон ли это.
— Да, — отозвался Эдик. — Чертовщина какая-то. Горный дух, что ли?
— Значит это не сон, — обрадовался Абдыбай. — Я не помню, когда заснул.
— Я тоже, — сказал Эдик.
Я отвернулся от их вопросительных взглядов и сказал:
— Ночевать мы придем сюда. Не сон это. Это быль, да еще с приложением.
Мы решили выйти на ближайшую вершину и осмотреться. Сначала ущелье. Тесное, от отзеркаливающегося скалами солнца.
— Насколько я понял, рассказчик и есть тот джигит, который посетил Это, — прервал молчание Эдик. — Сколько же ему лет? И почему я не помню, когда уснул?
— Наш гостеприимный хозяин многое знает и еще больше умеет, — ответил я. — Жаль Батыра. Сила, горячее сердце, честность, душевные порывы нуждаются в мудрости. Безумству храбрых спето уже не мало песен, пора петь песни мудрым.
— Подожди, подожди, мы разговариваем так, словно это все было по-настоящему, — спохватился Эдик.
— Да это было. И, насколько я ориентируюсь, еще есть, — насколько можно осторожно произнес я. — Поэтому, братцы, предлагаю временно вожаком назначить меня. Стая у нас маленькая, думаю, что не зазнаюсь.
Но старался я зря. Абдыбай напрягся и искоса огляделся по сторонам. Эдик открыто огляделся и сказал:
— Мистики вы. И перестаньте, ты и дед, нас разыгрывать.
Тропа кончилась, но что-то наподобие дороги огибало темную скалу.
— Отдохнем, — сказал я и повернулся лицом в сторону долины.
— Ну, вождь. По моему мы еще не устали, — упрямо остановился Эдик.
— Вот, — показал я на рукотворный камень. — Здесь что-то интересное.
Камень оставался левее, если смотреть вниз по ущелью. Еще левее была красивая площадка. Такие места удобны для стоянок. В горах для юрты, загона, подачи воды не так часто встречаются удобные площадки. Эта же была идеальной.
Надпись на камне была не разборчива и мы сели на изрядно прогнивший ствол огромной ели. Тянь- Шаньские ели — особые и в прохладных местах долго не разлагаются. Но как мне показалось, эта лежала очень давно и не превратилась в труху. Ее поверхность отливала мертвым серебрящимся светом.
— Здесь было стойбище, — утвердительно сказал Абдыбай, — смотрите, вон загон для овец, а здесь стояла юрта.
Сохранившиеся колья загона отливали тем же светом, который не согласовался с чистым солнцем. Мне показалось, что и камни отливают серым холодом.
«Птицы не поют», — отметил я, как почувствовал, что что-то тяжелое навалилось мне на плечи и сдавило голову сильными пальцами. Ноги стали тяжелеть.
«Шалишь, дружочек», — мгновенно оценил ситуацию я и сделал Джаляндхара Бандху. Время потянулось медленно. В пространстве между бровей я «засветил» Глаз Шивы и картины радужнее сверкающих на солнце ледников вспыхнули в Сознании.
Я двигал энергетические потоки в этом могущественном и необъятном пространстве Космоса. Они оживлялись одухотворенными жизнерадостными картинами огромного простора. Небо, горы, долины, затуманенные дымкой и заполненные жизнью, солнце и стекающие в ущелья сверкающие голубизной реки — все охватилось Единым.
Нельзя было измерить глубину этой Реальности, но и нельзя было определить время.
— Абдыбай! Очнись! — вскочил я.
Эдик лежал лицом вниз. Абдыбай мягко свалился с бревна.
«Двоих я не унесу», — посмотрел я с надеждой на Абдыбая.
Эдик застонал и сел, обхватив голову руками. Он пытался встать, но не мог.
— Эдик! Сюда, в гору, — махнул я в сторону покатого спуска на юго-запад.
Абдыбай стал что-то бормотать.
Я перекинул его руку через шею и потянул вверх по склону. Я не оборачивался не Эдика: «Утащу одного, а потом помогу другому. Скорее!»
За свежими елями засверкала та жизненная долина, которая заливала меня своим простором. Я усадил Абдыбая и побежал вниз. Эдик обхватил сухой ствол ели. Его рвало. Он вяло махал руками и пытался устоять на «ватных» ногах.
Меня вновь сдавило свинцовыми объятиями и я сел в Сидхасану.
Джаляндхарой я вновь перекрыл все 16 опор и сделал Уддияну Бандху. Блеск тысячи огней зажегся в Сознании. Сущность Бессмертия залила Космос. Этим движущимся в своих качествах пламенем я сжигал все твердое, окаменелое, пока не ощутил свободу и бессмертие. Затем выпрямился и прижатым к нёбу языком стал «доить небесную корову». В тело полился нектар. Сок жизни заливал пламя и от этого появлялась жизненная сила и могущество.
Эдик стоял на коленях. Я подскочил к нему и как пушинку кинул себе на плечи.
Свежий воздух Сверкающей Долины омывал лицо. Седые снежные великаны с усмешкой и мудростью взирали не наше жизненное копошение.
«Долина Жизни», — посмотрел я вниз и увидел крохотное знакомое стойбище. — «Значит мы сделали крюк по ущелью».
Абдыбай лежал в траве и смотрел тусклыми глазами на это жизненное чудо. Я прислонил Эдика к камню и вытер с его лба крупные холодные капли.
«Теперь вниз за водой», — думал я, выливая остатки воды в сухие губы пострадавших.
Здесь пели птицы. Нежная вуаль зелени прикрывала говорливую речку. Ромашки росли на гальке и песке там, где река когда-то разливалась буйной весной.
Эдик с Абдыбаем сидели и наблюдали как я поднимаюсь к ним по травянистому склону.
— Очухались, — подошел я и протянул Эдику его фляжку, а Абдыбаю его.
— Да, — буркнул Эдик. — Врагу не пожелаешь.
— А ты как, мой юный друг? — посмотрел я на бледное лицо Абдыбая.
— Силы кто-то отнял, — вяло улыбнулся он. — А ты скачешь, как архар.
— Великая штука Йога, — пошутил я. — Индусы знали, что мне придется спасать вас. Хунхузы трудились, чтобы я владел Чи. Японцы научили таскать вас как бревна, которые они катают на пилораме.
— Молочка бы, — сказал Эдик.
— Это будет. Вон видите внизу овцы и коровы. Это пастбище тех, у кого мы ночевали. Коров я доить умею. Впрочем там, наверное тот юноша, что был в юрте.
Молча мы сидели долго. Я делал Пранайамы, а Эдик с Абдыбаем с безразличием наблюдали. Жизнь вливалась в их помятые тела и они сообщили, что можно двигаться.
К речке мы спустились быстро. Эдик разделся и окунул обмякшее тело в ледяную воду.
— Ух, — крякнул и фыркнул он и так плескался пока не вышел улыбающемся.
— Как в сказке, — сказал я. — Вошел в кипящий поток дряхлым стариком, а вышел добрым
