Перед рассветом на мостик принесли бутерброды и горячий кофе; мы молча жевали, глядя на серое спокойное море, на которое вскоре упадет первый луч зари. Полного штиля не было, терпеливый взгляд замечал, как в глубине возникало движение, пологие волны недолго катились в одном направлении и затухали. Гряды облаков на горизонте меняли очертания, то стягивались, то разделялись. Пиротехник возвратил штурману табак, который командир не принял.
В штабе флотилии не забыли о МХ-12. Нам прислали радиограмму, несколько смутившую штурмана; хотя сам я ее не читал, но из обсуждения, которое велось на мостике, уловил следующее: штаб подтвердил наше задание (полагая, что мы выполняем его) и вдобавок приказал слегка изменить курс, встретить на траверзе Готланда МХ-21 и вместе с ним продолжать рейс в Курляндию. Затребовали наше точное местонахождение. Пока на мостике шло обсуждение, взвешивались и отвергались возможные ответы, была получена вторая радиограмма, предлагавшая нам продолжить операцию самостоятельно; на МХ-21 в результате воздушного налета повреждено машинное отделение, и судно утратило маневренность.
Штурман в неподвижной позе внимал советам пиротехника и радиста и время от времени рассеянно кивал, подтверждая, что слышит их, хотя, возможно, совсем не слушал; так или иначе в итоге он велел передать в штаб свой собственный текст. «Чтобы не подвергать опасности судно и экипаж, — докладывал он, — пришлось сменить командование; МХ-12 следует в Киль, где будет ждать дальнейших приказов».
Надо было бы уменьшить скорость. Рыболовные катера, маленькие сизые суденышки, раскинув сети, дружно тянули свои лямки, и в утренних лучах казалось, будто тяжелые стальные тросы держат их на месте. Мы быстро приближались, никто и не думал огибать эту жалкую армаду, где не было видно ни души. На всех катерах были датские вымпелы. Мы прошли между ними на полном ходу, сетей не срезали, но от нашего буруна закачались катера и затанцевали привязанные к сетям стеклянные поплавки бутылочного цвета. Какой-то рыбак вышел из самодельной рулевой будки и погрозил кулаком.
— Теперь они могут это себе позволить, — заметил пиротехник, — теперь нам можно грозить.
Показались острова. Мы решили оставить их справа, а потом взять южнее, как вдруг из синей дымки вынырнуло какое-то плоское судно и пошло на большой скорости мимо стоявших на якоре кораблей. Это был торпедный катер новой модели. Его нос приподнялся из воды, бурлящая пена и белый чад скрывали корму. Он направлялся к нам, широкий пенистый след, тянувшийся за ним по водной глади, изогнулся в нашу сторону, когда мы чуть изменили курс, — казалось, катер ищет столкновения.
— Им нужны мы, — сказал штурман и дал сигнальщику знак приготовиться.
Мы сбавили ход, катер разок объехал вокруг нас, а затем мы увидели невооруженным глазом, как открылись крышки обоих торпедных аппаратов. Их скорострельная пушка осталась зачехленной, только два торпедных аппарата были нацелены на нас, в наш израненный, со вмятинами и шрамами, борт, и надо полагать, они взяли необходимый угол упреждения, так что никакой маневр нам не помог бы. Как они за нами следили! Они не торопились сообщить приказ, ждали, приглушив моторы, уверенные в своем превосходстве, — а может, так нам только казалось. И вот приказ передан: МХ-12 идти обратно в Зунд, на прежнюю стоянку. Мы двинулись под конвоем катера, который скромно держался чуть сзади по левому борту, но тем не менее давал почувствовать всю свою силу, на какую был способен. Со стороны могло показаться, что мы идем под охраной, имея на борту ценный груз. Пиротехник опустил бинокль и подошел к штурману.
— Нам не следовало останавливаться, Бертрам. По-моему, у них на борту даже торпед нет.
— Это по-твоему.
— А если и так... Да не стали бы они топить МХ-12. Посмотри туда.
— Ты ведь не знаешь, какой у них приказ. Я не хочу рисковать.
— Кроме того... они не имеют права. Капитуляция же подписана. Они обязаны подчиниться. По закону они должны быть на причале и ждать с белым флагом... как и мы... как все.
— Вот и скажи им.
— Ты в самом деле думаешь, что они нас прикончили бы?
— Да. Они наши соотечественники. Не забывай этого.
— Думаешь, нас ждут неприятности?
— Будет встреча. В нашем духе.
— Экипаж за тебя.
— Посмотрим.
— А что, если запросить?
— Кого?
— Их, на катере... вдруг им еще не сообщили, что все кончено. Это вполне возможно...
— Они выполняют свой долг. Или то, что считают долгом.
Датский флаг свисал над разваливающейся крепостью, флагами были украшены больница, аукционный павильон рыбаков и даже поврежденный экскаватор, у которого в результате загадочного взрыва оторвало ковшовую цепь. Когда мы по Зунду входили в порт, на нас удивленно глазели с берега. Очевидно, никто не предполагал, что МХ-12 сюда вернется, сделает, как всегда, поворот в центре акватории и пришвартуется перед зданием комендатуры. Теперь, уже в порту, командир торпедного катера поставил орудийный расчет у скорострельной пушки; они выжидали, пока мы причалим, затем плоский изящный катер развернулся и пришвартовался рядом.
Нас ждали. Едва отдали швартовы, как от стен комендатуры к тральщику направился строевым шагом взвод морской пехоты — матросские сапоги, портупеи, карабины на ремне; во главе — офицер, который выполнял данное ему поручение столь уверенно, будто отрепетировал его заранее во всех деталях. Он остановил взвод перед трапом, быстро поднялся на борт и, не глядя на нас, решительно прошел к каюте командира, что-то кратко сообщил ему через открытую дверь, после чего проследовал с ним и со старшим вахтенным офицером к трапу.
Ни с кем из нас командир не заговорил. Не взглянул на мостик, ни разу не обернулся; безучастный, углубленный в себя, он шагал к побеленному зданию и даже не поблагодарил вахтенного офицера, который открыл и придержал перед ним дверь. После того как он скрылся в здании, офицер сделал знак двум пехотинцам, и втроем они поднялись на мостик; строгие, хмурые лица.
— Вы арестованы, — сказал офицер.
И все. Ни объяснения, ни приглашающего или сожалеющего жеста, только эти два слова, которые предназначались всем нам, на мостике. Спускаясь по ступенькам, я чувствовал изнеможение, мы все держались за поручни, штурман тоже. На палубе, у трапа, собрался весь экипаж, люди неохотно расступились, давая нам проход; некоторые ободряюще кивали, хлопали нас по плечам. Говорили: «До скорого!», «Спокойно, моряки!», «И не такое пережили!»
Офицер приказал им быть готовыми к вызову.
Прежде чем мы вошли в комендатуру, я еще раз обернулся, посмотрел на наш тральщик, на катера и шаланды, где рыбаки в эту минуту, забыв о своих делах, глазели сюда, прикованные событием, которому они не находили объяснения.
В помещении, куда нас ввели, размещался архив. На полках из мореного дерева стояли толстые скоросшиватели, справочники, лежали свернутые трубкой плакаты и перевязанные пачки бланков и отчетов — часть официальной истории маленького порта. В окнах и дверях матовые стекла, через которые виднелись неясные силуэты двух часовых. Кто-то нагнулся над треснутой водопроводной раковиной и приник к струе, еще четверо последовали его примеру. Потом мы уселись — кто на столе, кто на полу; у меня заныло в висках, я прислонился к батарее и закрыл глаза. Но, несмотря на усталость, заснуть не смог, так как пиротехник беспрерывно говорил. Для всех и каждого у него находились слова, он считал своим долгом уверить всех и каждого, что это недоразумение и оно скоро выяснится, пора ставить точку.
— Чтоб мне лопнуть, если не откроется дверь и английский офицер не пригласит нас на чашку чаю, — сказал он.
Матрос-сигнальщик со страдальческим видом попросил его замолчать, но пиротехник продолжал ораторствовать, и тогда матрос крикнул:
— Заткнись, не то хуже будет!
