Она вытащила девчонку из Никарагуа, напомнил себе Джек. Сама со всем справилась, обманула этих до зубов вооруженных партизан, удрала в Америку. На нее можно положиться. Не дергайся, Джек, эта дамочка знает, что делает. Господи, а носик как у кинозвезды, а нижняя губка, созданная для озорных поцелуев…
Тут монахиня глянула на него в упор, и Джек заговорил сбивчиво:
– Тетка моей мамы, Элоди, была замужем за одним парнем, я его в жизни не видел, его отца привезли сюда – еще тогда, в тридцатых. Он работал строительным подрядчиком и заразился от своего подчиненного, чернокожего. Так говорила мамина тетя. Он порезался, была маленькая царапина на руке, вот тут. Она рассказывала мне про него, когда я еще был ребенком. Она жила на авеню Эспланада в большом темном доме. Шторы никогда не поднимала, там пахло как-то по-старушечьи. Так и чую этот запах, когда думаю о ней. Она считала, именно так люди и заражаются проказой – от цветных. Будь осторожнее, когда общаешься с ними, говорила она мне, проверь, нет ли у тебя где порезов. Я все пытался представить себе этого беднягу, ее свекра. Он умер в тот самый год, когда я родился. Трудно поверить, чтобы зажиточный человек, вполне благополучный, заболел проказой прямо у нас в Новом Орлеане. Прокаженные – это где-нибудь в Африке, в Азии. В старших классах мы смотрели кино про колонию прокаженных в Бирме. Я на всю жизнь запомнил. Теперь стоит заговорить о прокаженных, как я вижу тех, из фильма. Они ужасно выглядели, прямо-таки разваливались на части. У некоторых даже носов не было. – Он на минуту умолк, облизнул губы и продолжал: – Но вот что мне врезалось в память: тот итальянский священник, который руководил миссией. С длинной бородой, всклокоченная вся, а сам в белой сутане и в берете. Но не в том дело: он все время дотрагивался до прокаженных, касался их руками, какими бы страшными они ни были. Словно его хлебом не корми, только дай прикоснуться к кому-нибудь из них. Он брал в руки их культяпки, гладил их по лицу…
Джек снова умолк. Они свернули на тенистую аллею, подъездную дорожку к больничному корпусу. Сестра Люси смотрела прямо перед собой, словно ей не терпелось увидеть вход в больницу.
– И вы тоже? – осенило его наконец. – Вы тоже их трогаете? Не только этих бродяг в бесплатной кухне, но и прокаженных? Вы прикасались к ним в том госпитале, где вы работали?
Прежде чем ответить, монахиня нажала на тормоза и выключила зажигание. Посмотрела на него спокойным, всеведущим взглядом.
– В том-то и дело, Джек. Мы должны прикасаться к людям.
Катафалк стоял в тени высоких дубов. Сестра Люси неторопливо курила. Странная привычка для монахини, но ее наряд еще удивительней. Она и Джеку предложила сигарету – «Куле», кинг-сайз с фильтром. Он отказался. Бросил три года назад.
– В тюрьме бросили?
– Нет, когда вышел. Там-то я курил с утра до ночи.
Прежде чем щелкнуть зажигалкой, она спросила у него разрешения. Джеку это напомнило ту ночь, когда он наткнулся на Бадди Джаннета в гостиничном номере – ночь, изменившую всю его жизнь. Тот тоже спросил: «Не возражаете, если я закурю?» А что, если эта встреча тоже изменит его жизнь? Кстати, на прошлой неделе смотрел по телику, показывали два старых фильма, и в обоих монахини попадали в довольно странную историю с молодыми людьми…
– Простите, я так и не закончила, – извинилась сестра Люси. – Когда я попадаю сюда, это место словно зачаровывает меня.
– Это заведение куда больше, чем кажется снаружи.
– Меня волнует другое: это общественное заведение.
– И что из этого?
– Центр подотчетен федеральному правительству. Влиятельный человек может потянуть кое за какие веревочки – и все раскроется.
– Неужто? – протянул он, ожидая объяснений.
– Вы что, не понимаете?
– Вы с самого начала думали, будто я знаю то, чего на самом деле не знаю, – терпеливо повторил он. – Может, вы по-прежнему так думаете, но тут уж я вам ничем помочь не могу. Я всего-навсего шофер, да и баранку вы у меня перехватили. – Не стоит скрывать от нее свою досаду. С какой стати?
Хоть она и монахиня, но он-то давно не школьник. Сестра Люси не оставит его после уроков за дерзкий язык. – Вам нужно, чтобы полковник поверил, будто та девушка умерла. Ясно, но к чему все эти хлопоты, ведь он же там, в Никарагуа?
– Он вовсе не в Никарагуа, – возразила сестра Люси. Теперь, когда речь вновь зашла о деле, она вполне овладела и своим голосом, и ситуацией. – Он здесь, в Новом Орлеане.
– Этот парень бросил свой отряд посреди войны и примчался сюда вслед за девушкой, которая, как он бишь выразился, «осквернила» его?
– Джек, этот полковник служил военным атташе при посольстве Никарагуа в Вашингтоне. В семьдесят девятом, когда пало правительство Сомосы, он приезжал в Майами. Нам известно, что он побывал и в Новом Орлеане, прежде чем вернуться в Никарагуа. У него тут остались друзья. Вы же знаете, они получают помощь из Штатов. – Она быстро глянула на него и добавила: – И этого не знаете? – Нахмурилась, выдохнула тонкую струйку дыма. – В общем, полковник проследил нас до Мексики, а потом добрался и сюда. Он здесь, он ищет Амелиту. Он не собирается посылать ей цветы, Джек, он намерен ее убить.
Да, эта монахиня кое-что повидала в жизни. Решительно вдавила окурок в пепельницу и захлопнула ее.
– Здесь, в госпитале, работает врач, который много лет провел в Никарагуа. Он дружил с Рудольфо Меса.
– С тем, кого пристрелил полковник?
– Да, кого он убил. Я все ему рассказала, когда приехала сюда с Амелитой, так что он был в курсе дела и дал мне знать, как только полковник позвонил в больницу и принялся наводить справки. Потом сюда явился посетитель – не сам полковник, а другой никарагуанец. Сестра Тереза Виктория сказала ему, что Амелита тяжело больна и никого не принимает.
