Уолли Скейлс посмотрел в сторону Бурбон-стрит, по которой непрерывным потоком шли туристы, и нахмурился, вспоминая, что хотел сказать.
– Вот что, Фрэнклин, я тебе кое в чем признаюсь, ведь больше мы не увидимся. Я хорошо говорю по- испански и практически все понимаю, только не показываю вида. Притворись глухим и слушай внимательно. Вот и полковник по-испански говорит одно, а по-английски совсем другое. Даже если б я не знал языка, его выдала бы интонация, когда он с испанского переходит на английский, а он этого не понимает. Особых секретов я не узнал, но почувствовал, как его сжигает алчность, и хочу предупредить тебя, Фрэнклин: смотри в оба. Тебя они на этот разговор не позвали, и виной тому не только их заносчивость. Эти ребята вовсю наслаждаются жизнью, трудно поверить, что они и впрямь собираются вернуться к партизанам. Они бросят тебя здесь, на углу, и растворятся в воздухе. Если эти сукины дети тебя бросят, звони мне. Я дам тебе свой номер телефона в «Хилтон-хед», это Южная Каролина. Если что, я приеду за тобой и помогу тебе вернуться домой, обещаю. А если они возьмут тебя с собой и поедут в Майами или куда-нибудь еще, например, в Ки-Бискейн, ты дай мне знать, хорошо? Мне плевать на деньги, они их не от сирот и вдов получили, но я не хочу, чтобы меня провели, как желторотого юнца. Договорились? Ты мне позвонишь? Фрэнклин кивнул.
– Ты деньги-то видел? Фрэнклин покачал головой.
– Наверху пять мешков. Они говорят, три из них доверху набиты долларами. – Нахмурившись, Уолли Скейлс поправил очки на носу. – Что они, совсем тупые? Вряд ли они с ходу назовут столицу Небраски, но они же не полные идиоты, а? Два миллиона баксов лежат в номере, а они напились и ложатся спать. Вот ты бы на месте полковника что сделал, чтобы уберечь деньги?
– Если б не караулил их с пистолетом? – уточнил Фрэнклин.
– Ну да.
– Может, лучше их спрятать?
– Да, но как?
Пусть он хорошенько подумает.
– Помнишь, Фрэнклин, мы учили тебя закладывать бомбы? Человек открывает дверь или окно, и – хлоп! Как-то раз полковник ликвидировал священника с помощью такого устройства. Священник открыл багажник и отправился к праотцам. Знаешь, почему я сейчас вспомнил об этом? Если эти двое так ничего тебе и не скажут, а тебя разберет любопытство, не вздумай открыть что-нибудь наобум, багажник, например. Ты понял? Кивни, если понял.
Фрэнклин кивнул.
– Они сказали, что собрали больше двух миллионов. Сколько это будет, если перевести в кордобы? Добавь несколько нулей, если обменять на черном рынке. Если не тратить эти деньги на оружие и боеприпасы, сколько на них можно накупить бобов, а?
Индеец даже глазом не моргнул.
– Да, но мы-то предпочитаем исподтишка вести войну. – Уолли Скейлс снова поглядел в сторону Бурбон-стрит, откуда теперь доносились звуки оркестра. Потом снова поглядел на Фрэнклина и сказал совсем тихо: – Знаешь, что я тебе скажу?
Только тебе одному, и ты никому не говори. Я бросаю эту чертову работу. Тот человек, который привел меня в Управление, сделал карьеру, стал заместителем директора, лучший профессионал во всей фирме, уже подписал прошение об отставке. Он по уши сыт этим дерьмом. Я тоже ухожу. Знаешь, почему?
Он терпеливо дождался, чтобы Фрэнклин покачал головой, глядя на него своими темными, неизменно серьезными глазами.
– Потому что мы всегда правы, черт бы нас побрал, что бы мы ни натворили, с какими бы людьми ни имели дело. Ты понял, о чем я говорю?
– Тебе это надоело, – сказал индеец.
– Еще как!
22
Люси жила в этом доме всю жизнь, пока не ушла в монастырь. Джеку она сказала, что на ее памяти раз в несколько лет обновлялись обои и мебель, но внешний вид комнат, кроме террасы, оставался прежним. Можно было прожить в доме до глубокой старости и не заметить никаких перемен, если только не выходить на эту террасу. Люси сказала, что в нашем климате, в Новом Орлеане, надо быть начеку, не то сам мхом обрастешь, и дело тут не только в повышенной влажности. Хотела бы она знать, чем живет ее мама, но не может ее понять. Надо будет попытаться достучаться до нее – это тоже долг сестры милосердия. Еще Люси сказала, что теперь отец стал ей как-то ближе, что она впервые стала воспринимать его не как отца, а просто как человека, мужчину.
Они вели этот разговор посреди главного зала, стоя на пороге темной парадной гостиной.
– Я поняла, что совершенно не разбираюсь в мужчинах. Я не могу вообразить себя мужчиной.
– Я никогда и не пытался представить себе, что значит быть девушкой, – откликнулся Джек. Поразмыслив минутку, он добавил: – Да и никогда не смог бы.
– Ты не всматриваешься в самого себя, верно?
– Почему же? Я порой ловлю себя на том, что позирую, выставляюсь.
– Выходит, ты замечаешь только, когда перестаешь быть самим собой.
– Что-то не пойму, о чем речь.
– Пока я не ушла из дома, я ничего не знала о мужчинах. У меня были знакомые мальчики, я знала их отцов. Мальчики пили, напускали на себя трагический вид, и все это было неестественно, преувеличенно. Хотели привлечь к себе внимание. Никакой трагедии у них на самом деле не было, вот они и пили и развлекались вовсю. К развлечениям они относились очень серьезно. От них я ничему не научилась. Я хорошо знала этих мальчиков и их отцов, но это не помогло мне узнать мужчин. Понимаешь? Мужчины превратились в нечто среднее между всеми этими парнями и их родителями. Так было, пока я не познакомилось с тобой, а потом с Роем и Калленом. До сих пор я никогда не наблюдала мужчин вблизи, не
