подтянулся вверх, выпрямив руки и опираясь на них, пока не зацепился за край коленями; дальше было уже легко. Немного походил по крыше, слегка отдышался, расслабил руки, размял пальцы, потряс ими, как делает спринтер, прежде чем повернется, подойдет к своей дорожке и встанет на стартовую колодку. Стояло летнее утро, он был на крыше один, над округлыми вершинами вязов и крышами других домов, среди каминных труб и телевизионных антенн. Были слышны машины на Вудворд-авеню за полквартала и медленно движущиеся автомобили внизу на дороге. Они сигналили и долго ехали мимо дома. Приготовившись, Райан снова двинулся к краю крыши и сел, свесив ноги. Джек знал, что сможет это сделать, если будет осторожен и не позволит себе испугаться. Но было мало просто знать.
Потом он переоденется в темно-синий свитер с закатанными рукавами, наденет заломленную по всем правилам бейсбольную кепку и отправится тренироваться на Форд-Филд. Встанет в семи футах от третьей базы на солнце, в поднявшейся на тренировке пыли и будет принимать каждый мяч, чуть пригнувшись и расслабив руки. А в ожидании следующего броска поправит кепку, взглянет на японскую перчатку с хорошей ловушкой и разровняет перед собой землю носком шиповок.
После тренировки и ленча, где-нибудь во второй половине дня, возьмет нескольких мальчишек с собой на крышу и, прежде чем они сообразят, что он собирается сделать, повиснет на карнизе на высоте пятого этажа. Увидит их физиономии и подтянется.
'Делать это или не делать?' – думал Джек, сидя там утром. И сделал. Лег на живот, медленно спустился, держась за край желоба – круглого и крепкого, за который было удобно схватиться, – пока руки полностью не распрямились, а ноги не повисли над дорогой. 'Сосчитаю до десяти', – решил он. Медленно сосчитал до пяти, потом стал считать быстрее и чуть не начал подтягиваться, не досчитав. Однако заставил себя успокоиться и, только добравшись до десяти, подтянулся медленно, осторожно. Наконец руки оказались на крыше, он лег на грудь.
Поднявшись и отойдя от края, Райан подумал: 'Зачем кому-то об этом рассказывать? Если можешь это сделать и знаешь, что можешь, чего тебе еще?' Как ни странно, но он никогда никому об этом не рассказывал, даже не намекал. Держал при себе. Но то и дело вспоминал и думал об этом.
В то утро, расчищая пляж граблями, он возвращался к этой истории несколько раз.
– Если тебе нынче вечером нечего делать, оставайся, посмотри телевизор, – предложил мистер Маджестик.
– Не знаю, может, найдется занятие.
– Как ее зовут? – усмехнулся мировой судья, запихивая в рот кусок рубленой свинины. Пережевывая, добавил: – Показывают 'Эскадру Макхейла'. Этот сукин сын... Ты смотрел когда-нибудь?
– Смотрел.
Донна накрыла стол на веранде: рубленая свинина, печеная картошка, горошек, яблочный соус, пиво, домашний хлеб, фруктовый джем на десерт. Райан слышал, как она моет кастрюли на кухне.
– Это напоминает мне время службы, – продолжал мистер Маджестик. – В этой 'Эскадре Макхейла' все не так, как в жизни. Я не говорю, будто мы вытворяли такое, как этот Макхейл. Но смотрю и вспоминаю про службу. Про 'морских пчел' слышал?
– Кажется, да, – кивнул Райан.
– Строительный батальон. Мы обслуживали взлетно-посадочную полосу в Лос-Негрос на островах Адмиралтейства. Слышал когда-нибудь?
– Кажется, нет.
– В Новой Гвинее.
Райан кивнул и представил себе карту – повыше Австралии.
– Да, севернее Новой Гвинеи, примерно в четырех сотнях миль, – уточнил мистер Маджестик. – Острова Адмиралтейства. Мы мастерили браслеты и ремешки для часов, знаешь, именные браслеты, сплошь из нержавеющей стали или из алюминия, и вставляли в них камушки, которые подбирали в грязи, маленькие, круглые, как бы наполовину мраморные – коричневые, черные с белыми прожилками, а иногда и с зелеными. А потом продавали этот хлам ребятам из военно-морской авиации. Господи Иисусе, заколачивали большие деньги. Просто хлам, только эти пижоны давали за такое дерьмо бутылку виски, которая продавалась за тридцать пять долларов. Парни из Первого Кавалерийского. Они охраняли остров до нашего прибытия. Но не на лошадях.
– Они теперь во Вьетнаме, – сказал Райан. – Я знаю, у них нет лошадей.
– А там, – рассказывал мистер Маджестик, – они высадились, по-моему, в западной части острова, где сплошные кокосы и всякая белиберда. 'Морские пчелы' смели бульдозерами кокосовые пальмы ко всем чертям, чтобы проложить взлетные полосы. Была такая история – парни из Первого Кавалерийского еще стояли там до отправления на Филиппины, и мы обычно продавали им всякую белиберду, – они старались отстоять взлетную полосу, окапывались в одном конце, а к ним через полосу шли японские крошки-гейши, абсолютно голые, без единой ниточки, клянусь богом. Парни орут: 'Руки вверх!' – только ничего не могут поделать, они все идут и идут. И вот идут они – шлеп-шлеп, – ребята открывают огонь, а когда крошки падают, начинают взрываться гранаты, которые они прятали у себя под мышками. Понимаешь, зачем они шли? Хотели подойти к американским парням, а потом просто поднять руки вверх.
– Совсем голые, да?
– Без единой ниточки.
– Их, должно быть, заставили.
– Ну, – отозвался мистер Маджестик, – знаешь, всегда думаешь, будто американские парни действуют храбро, а только ребята с другой стороны тоже должны смело действовать. – Мистер Маджестик приканчивал джем, выскребая его из банки. – Ты служил?
– Пытался завербоваться, да меня завернули. Один мой приятель пошел и попал в особые войска, а меня не взяли. Я повредил колено, когда играл в школе в футбол, а потом спину.
– Несчастный случай?
– Нет, спина просто болела какое-то время. Потом как-то я вышел из душа, играл тогда в бейсбол в группе 'С'...
