могло отхватить ему руку, если не быть осторожным. Все бумажники лежали в коробке из-под пива, на всех бумажниках стояли имена ограбленных людей, и минуту назад она держала пивную коробку над его головой, готовясь обрушить ее на него. А сейчас превратилась в ласковую девушку, которая старается старым способом подцепить его на крючок, вполне уверенная, что ей это удастся. И даже прибегая к старой девичьей ерунде, выглядит лучше любой другой девушки, какую он когда-либо знал.
Тогда Райан сделал вот что: подошел к ней, положил обе руки на спинку кресла, приблизился, нашел губами ее губы, опираясь на руки, которые потом легли ей на плечи. Она тоже подняла руки, обняла его за шею, взъерошила волосы, прижалась к нему.
Потом их губы чуть оторвались друг от друга, настолько, чтобы ей удалось предложить:
– Пошли наверх.
Он шел домой берегом, ступая по холодному песку у кромки воды, чувствуя ночной бриз, боль в плечах, в челюсти. Нес пивную коробку и видел себя как бы со стороны, идущим вдоль озера. Потом увидел, как стоит у постели, застегивая рубашку и заправляя ее в штаны, вспомнил мягкие очертания фигуры Нэнси на белых простынях. Она лежала на спине неподвижно – одна рука на животе, ноги чуть раздвинуты – и глядела на него спокойным, ничего не выражающим взглядом.
Райан и раньше одевался перед лежащими в постели девушками. И при этом всегда что-то болтал, что заставляло их смеяться, хихикать или улыбаться, а он снова хватал их, боролся, скатывался вместе с ними с постели, шлепал по голой заднице и говорил: 'Пока!' С одними потом снова встречался, с другими – нет. Ему нравились девушки. Он никогда не принуждал девушку ложиться с ним в постель, если ей того не хотелось. Никогда не говорил: 'Пошли, если ты в самом деле меня любишь'. Джек забавлялся с девушками, а девушки забавлялись с ним. Думал, что позабавился и с Нэнси. Но теперь не был уверен, что это была просто забава.
Каждая другая девушка, которую Райан мог вспомнить, была для него живой личностью, а вот считал ли он когда-нибудь таковой Нэнси? Он не мог себе представить ее в одиночестве. Не мог представить зевающей, когда никто не видит. Впрочем, и десятидолларовую девку на заднем сиденье фургона, с двумя парнями и пивом по доллару за бутылку, он тоже не представлял личностью. Но думать об этом не было никакого смысла, и Джек снова увидел себя со стороны, шагающим в темноте по песку, при набегающем прибое.
Он поставил пивную коробку, сложил ладони лодочкой, прикуривая на ветру сигарету. Увидел свои руки в пламени спички. И отправился дальше – хваткий пес Джек Райан, который только что в очередной раз переспал, а теперь покуривает сигарету.
Вот Леон Вуди скажет...
Нет, Леон ничего не скажет. Это скажет он сам. Скажет, что хваткий пес только и думает, будто в очередной раз переспал, как любой хваткий пес, считающий себя хватким псом. Но это действительно было – он переспал. Попал на крючок, переспал и успокоился.
Но как бы то ни было, сейчас в первую очередь надо что-то сделать с пивной коробкой. Приближаясь к 'Бей-Виста', Райан думал о пустом участке рядом с домом мистера Маджестика.
Джеки был точно таким, каким должен был быть, по мнению Нэнси. Очень простой, но держит себя под контролем и основательный. Как бы естественный. Аккуратное тело – костлявое, мускулистое, очень подвижное, которое он, может быть, тренировал с той минуты, как в первый раз открыл, что в мире есть девушки. Потом он обязательно должен выпендриваться, не спеша одеваться – она таким его себе представляла.
Джеки в полном порядке. Было бы забавно украсть деньги и встретиться с ним в Детройте, провести с неделю во Флориде или на Большой Багаме, а потом, прежде чем совсем покончить, привести его домой познакомить с мамочкой.
Лежа в постели, положив одну руку на живот, а другой поглаживая прядь волос, Нэнси словно слышала свой голос:
– Мама, это Джек Райан.
Она представила мать в тени пальмы. Ее портсигар, зажигалку, водку, тоник на столике со стеклянной крышкой. Мать опускает на колени толстый роман, снимает очки для чтения, держит их под подбородком и устремляет взгляд на Райана, а ее губы складываются в самую что ни на есть незаметную улыбку. Голова чуть наклонена набок, мать насторожена; она как бы кивает, но абсолютно не выдает себя взглядом: сдержанная, вглядывается в Джека маленькими глазами, похожими на коричневые камешки, осматривает, чует что-то неладное.
– Он из Детройта, мама.
Следи за глазами, за маленькими коричневыми камешками. Следи за Джеком Райаном. Он не смотрит на мать. Мать неплохо выглядит для своих сорока четырех лет: шикарная, лощеная, в белом наряде, с жемчугом, чтобы подчеркнуть загар. Но Райан в ней не уверен. Мамочка своей холодностью лишает его душевного равновесия. Он оглядывает патио, сует одну руку в карман, демонстрируя, что чувствует себя свободно, смотрит на маленький круглый плавательный бассейн, потом на дом, покрытый белой штукатуркой, пытаясь придумать, что сказать. Это было бы хорошо, подумала Нэнси. Забавно было бы привезти его и оставить. Забавно было бы понаблюдать, как мать его рассматривает, боясь, как бы он до чего не дотронулся, не подошел бы к ней; рассматривает спокойно, но боится пошевельнуться, сидит выпрямившись, ожидая, когда он уйдет.
– Мама, это Джек Райан. Он лазает по домам и едва не забил человека битой насмерть. – Это немножко встряхнуло бы ее.
Может быть. Хотя фокус с двумя мальчишками в Лодердейле, похоже, не встряхнул. С теми двумя мальчишками Нэнси познакомилась в Байя-Мар и привела их домой, когда матери не было, только горничная Лоретта.
Ей тогда было пятнадцать. Двое этих мальчишек до сих пор стоят у нее перед глазами, подбоченившиеся, в шортах, в облегающих футболках с номерами 29 и 30. Оба ростом выше шести футов, способные высосать банку пива быстрее чем за двадцать секунд, длинные и неуклюжие, но все равно маленькие мальчишки.
Теперь Нэнси не поместила бы их в одну категорию с Джеком Райаном. Любой парень, младше двадцати одного, неженатый (новая категория) и которого никогда не арестовывали за преступное нападение, принадлежал к низшей лиге.
Они сидели у маленького овального бассейна с тремя упаковками пива – по шесть банок в каждой – и
