люблю. – Рэнсом достал сигарету, закурил и продолжил: – Буквально за месяц до того, как президент Веракрус обратился к компании «Марино секьюрити» с просьбой установить надежную систему охраны во дворце, какие-то подонки чуть не убили двух его маленьких дочерей, которые мирно спали в саду.
– Я не… – попыталась вставить Мадлен, но Рэнсом, казалось, не услышал ее.
– По-моему, маленькие девочки совершенно не обязаны отвечать за поступки своего отца, кем бы там он ни был и сколько бы врагов у него ни оказалось. – Рэнсом посмотрел Мадлен прямо в глаза: – Когда я берусь за какую-нибудь работу, то думаю всегда приблизительно так.
Мадлен неожиданно почувствовала симпатию к этому человеку – как и в тот момент, когда он объяснил ей, почему не может извиниться перед Доби Дьюном. Она сама очень ценила независимость и самостоятельность мышления. Кроме того, Мадлен открыла в Рэнсоме спокойное благородство, которое он хорошо скрывал за циничными замечаниями и колкостями. Но Мадлен понимала, насколько опасно увлечься этим человеком. Что ни говори, ей следует быть настороже, когда он рядом.
– Сеньор президент! – послышался громкий голос, прервавший размышления Мадлен.
Стоявшие рядом люди в военной форме в одно мгновение встали по стойке «смирно». Обернувшись, Мадлен увидела его высочество президента Хуана де ла Веракруса, идущего прямо к ней в сопровождении многочисленной свиты. Это был высокий, грузный человек лет пятидесяти. Его вьющиеся волосы все еще оставались черными, как и усы. Веракрус был одет в белый военный мундир с золотыми галунами, обильно украшенный медалями и разноцветными орденскими лентами.
– Рэнсом! Друг мой! Какая жалость, что я не встретил вас! – Веракрус горячо пожал Рэнсому руку.
– Не беспокойтесь, сеньор, все в порядке. Рад встрече с вами.
Мадлен удивленно взглянула на Рэнсома. Она еще никогда не слышала, чтобы он говорил с кем-нибудь настолько отстраненно-вежливо. Да, не слишком-то он любил Веракруса. Даже с Престоном он общался более приветливо.
Веракрус посмотрел на Мадлен, стоявшую рядом:
– А эта очаровательная молодая леди, надо полагать, и есть мисс…
– Баррингтон, – подсказала ему Мадлен, совершенно не удивляясь тому, что Веракрус забыл ее имя. Ведь только на сегодняшнюю вечеринку собралось, по-видимому, не меньше двадцати подхалимов и лизоблюдов. И с каждым из них ему, несчастному, придется поздороваться. А это, наверное, обычная, заурядная вечеринка, какие проводятся во дворце чуть ли не каждый день. – Как поживаете, сеньор президент?
Президент преувеличенно любезно поцеловал ей руку и не выпускал ее пальцы довольно долго, приветствуя Мадлен в Монтедоре «от имени всех жителей этой страны», выражая ей признательность за то, что она «соизволила принять его предложение, оказать ему честь…», и спрашивая, понравилась ли ей ее комната.
Глаза Рэнсома сузились от ярости, когда он увидел, как Веракрус стал тискать ладошку Мадлен. Он решил отвлечь внимание президента от Мадлен и сказал ему что-то, и президент повернулся в его сторону. Мадлен воспользовалась этим и быстро выдернула пальцы из потной ладони главы государства.
– Ну и как вы находите систему безопасности во дворце, мистер Рэнсом? – спросил его президент, принимая бокал французского шампанского от своего секретаря.
– Любым механизмам, как и музыкальным инструментам, необходима время от времени настройка, ответил Рэнсом. – Не беспокойтесь, я уже занялся этим. Как только вернусь в Нью-Йорк, я вышлю вам подробный письменный отчет о…
– Ха-ха-ха! – прервал Рэнсома Веракрус. – Господи, дружище, а ты совсем не изменился! – С этими словами президент слегка потрепал его за отвороты куртки.
– Вы это видели? – обратился президент к Мадлен – Сначала, когда он заявился ко мне одетым кое-как, я даже почувствовал себя оскорбленным, но потом понял, что это просто черта характера, его уже не переделаешь. В этом весь Рэнсом! Даже на собственные похороны он не соизволит одеться прилично…
– Вы правы, сеньор, – ответила Мадлен, опуская голову и избегая встречаться глазами с Рэнсомом.
Веракрус любезно представил их своей жене, некоторым людям из своего близкого окружения и гостям. Потом он отошел поговорить с кем-то еще.
Бросив окурок, Рэнсом с удивлением взглянул на Мадлен, когда та спросила его:
– И правда, почему бы тебе не надеть приличный костюм для встречи с президентом?
Видя ее искреннее изумление, Рэнсом объяснил:
– Видишь ли, за долгие годы работы в Секретной службе мне почти постоянно приходилось носить эти дурацкие костюмы. Мы в них тогда чуть ли не спали… Я никогда их особо не любил, но однажды… Я был телохранителем одной довольно важной персоны, с которой мне приходилось много разъезжать по стране. И вот представь себе солнечный летний день, когда народ ходит в шортах и футболках. Мне же пришлось потеть в этом идиотском костюме с иголочки! Я чувствовал себя словно в броне. Это было в Новом Орлеане. А в полдень у нас был самолет, мы должны были лететь куда-то… Да, вспомнил, в Чикаго! Так вот, когда мы прилетели туда, я был практически насквозь мокрый от пота. А там дул пронизывающий холодный ветер. Я чуть до смерти не замерз в этом дурацком костюме, черт бы его подрал…
– Судя по твоим словам, тебе было невесело.
– «Невесело» – это еще мягко сказано… Так вот, с тех пор я торжественно поклялся себе, что, когда я уйду из Секретной службы, найду себе другую работу и сожгу все свои костюмы на костре. И никогда не куплю новых. Жуткая одежда…
– И неужели сжег на костре?
Рэнсом ухмыльнулся:
– Нет. Передал в «Армию спасения». Однако один костюм все-таки оставил. Тот самый, который надеваю только…
– На свадьбы и на похороны.
– Именно. И никуда больше.
– Все равно, мистер Рэнсом, новый галстук вам отнюдь не повредит.
Рэнсом улыбнулся, когда Мадлен с неприязнью посмотрела на его галстук.
– Можно без «мистер».
Мадлен, оказывается, уже забыла, какая у него обаятельная улыбка!
– Но я даже не знаю, как тебя зовут… – призналась вдруг Мадлен.
– Никто не знает. Все зовут меня просто Рэнсом.
– Никто не знает? – поразилась Мадлен.
– Ну, моя семья, конечно, знает. Однако больше, наверное, никто.
– Но как это может быть? – Мадлен недоверчиво нахмурила брови. – Разве твое имя не указано на водительских правах, банковских книжках и счетах, в паспорте, наконец?
– Там везде только мои инициалы.
– Но для чего такая тайна?
– Моя знакомая однажды сказала мне: «Давай обойдемся без имен…»
Сейчас Рэнсом явно просто дразнил ее, никакой злости или горечи в его голосе она не услышала и все же почувствовала легкую боль в области солнечного сплетения.
– Но почему ты держишь в секрете свое имя?
– Потому что оно мне не нравится.
– Только поэтому?
– А-га…
– Многим не нравятся их имена. Они же не делают из них тайны.
– А почему я должен поступать как многие? У меня своя голова на плечах. И мне мое имя не нравится.
– И как же оно звучит, если так сильно тебе не нравится?
– Хм… – Рэнсом снова ухмыльнулся. – Меня не так-то просто поймать, Мэдди.
– Это уж точно…
Странно, но Мадлен нравилось здесь! Она бы никогда не подумала, что в Монтедоре ей может быть весело и легко – словно после бокала хорошего пенящегося шампанского. И вот она стоит тут и флиртует с человеком, которого никогда не ожидала больше встретить. Впрочем, нельзя расслабляться. Мадлен
