женой Галой. Они подружились, в общем, тусовались по ресторанчикам и барам. Во время сольного концерта моего деда Дали сделал небольшой набросок «гения скрипки», как сказала его ненаглядная Гала. Позже художник его закончил, и они вместе с Галой преподнесли картину моему деду с дарственной надписью. Все настоящее — и портрет, и дата, и подпись. Молодой дед в смокинге, со скрипкой в руках, на сцене. Когда-то у картины была рама, а потом она затерялась. Отец ее прятал, скрывал, чтобы не украли, не вешал на стену, так что рама была не нужна. Во время войны, даже когда свирепствовал голод, не продал. Я решил, что не оскорблю память деда, если верну портрет в музей самого художника, да еще денежки получу. Так?
— А Даша знала, что в чемодане?
— Нет.
— Вещи владельцам обещали вернуть, — растрогалась Катя. Она, как все сентиментальные девушки, готова была проливать слезы над несчастной любовью. — Если что, мы вам сообщим и картину отдадим, — пообещала она.
— Ага, милая девушка, такие вещи не возвращают. Хотя спасибо вам на добром слове. Итак, я во всем виноват: если бы Дашку не познакомил с этим спонсором, он бы не представил ее бизнесмену Сергею, они бы не поженились и не полетели в Испанию, я бы не отдал им картину… То есть ничего бы не произошло. Все были бы живы и здоровы, а картина…
Такие разговоры типичны для моих пациентов, страдающих чувством вины за обыкновенное действие, которое они возводят в ранг страшного поступка, повлекшего трагедию. Потому что в действительности события развиваются независимо от них. Вот и музыкант не осознает, что красавица Даша сама решила любым путем выйти в люди, отдаться в руки спонсора, которому, вероятно, было выгодно ее «поставить», как выразился Игорь, Сергею.
— А хотите, я вам сыграю на скрипке? Эту мелодию я сочинил сам, — неожиданно предложил Игорь.
— Хотим, — сразу же согласилась Катя.
Я промолчала.
Скрипач заиграл, и я тут же простила ему все: и чемодан с картиной, отправленный через границу без согласия Сережи, и беспробудное пьянство. Играл он виртуозно, мелодия проникала в душу. Я поверила несчастному музыканту, стала сочувствовать. И опять я припомнила медицинскую истину: когда психолог проникается чувствами к больному, он перестает быть адекватным, у него начинается «провал».
Глава шестнадцатая
— Я вылетаю на опознание — в заявительной форме сообщил мне сын. По-другому он говорить со мной не мог. Знал, что я никогда не соглашусь. Так и случилось. Я встала на дыбы.
— Вот уж нет. — Я проявила такую настойчивость и категоричность, что Андрей спасовал. — Ты никуда не полетишь.
— Ну, мам, — неуверенно возразил сын.
— И речи не может быть.
Последнее время я вела себя с сыном лояльно, старалась не донимать нравоучениями, уступала во всем, жалела. Понимала, сейчас на его совсем еще не взрослые плечи легли и тяжелое горе, и ответственность за семью отца, за маленькую сестричку.
С мачехой и отцом ему, конечно же, жилось вольнее, чем со мной. Отцу было не до него: работа, дом, молодая жена, дочь. Даша вообще не интересовалась его жизнью. Единственной, кому было до него дело, — Кате. Поэтому-то жизнь их так прочно соединила.
— Я врач, — обосновала я свое категорическое возражение. — Во-первых. Во-вторых, на кого ты собираешься оставить ребенка? — Мне впервые показалось, что я тоже не в меньшей степени, чем Андрей, несу ответственность за почти чужую мне девочку Машу.
Андрюша сдался.
— Тогда ты должна позвонить и сообщить данные в спецслужбу аэропорта, иначе они выпишут билет на меня.
Я позвонила.
— Ты не должна лететь одна, — узнав, что я собралась лететь на опознание, точно так же, как я сыну, твердо возразил мне Джек.
— Андрей не должен видеть… он этого не вынесет. Он очень любил отца.
— А ты? — Что Женя имел в виду? То ли мою любовь к бывшему мужу, то ли крепость моего духа? — Я так понял, что твой сын вполне самостоятельный мужчина, у него постоянная девушка и малолетняя сестра на руках. Он несет за них ответственность вполне достойно.
— Да, все это так. Однако я не хочу подвергать его еще дополнительному стрессу.
— Тогда я полечу с тобой.
— Женя, большое спасибо. Но я бы не хотела, чтобы ты ради меня бросал работу, летел через океан.
— А ради кого я еще могу совершить такой поступок? Я хочу, чтобы ты знала и чувствовала, у тебя в жизни есть человек, на которого ты можешь рассчитывать, опереться, в конце концов.
— Я чувствую.
— Вот и хорошо. Куда летим?
— На запад Турции.
— Ты же говорила, что самолет летел в Испанию? — удивился Джек.
— Мне объяснили, что была гроза, самолет сбился с курса и попросил посадку в Греции, но не долетел и рухнул в Эгейское море. — Джек молчал. — Я и сама не знаю, насколько это правда.
— Значит, я покупаю билет до… — Джек по буквам уточнил название.
В маленьком курортном городке, куда меня привез микроавтобус из аэропорта, где в небольшом кафе на набережной уже поджидал Женя, днем стояла невыносимая жара.
— Я уже все узнал, — сообщил мой близкий друг, — отель, куда тебе предложат поселиться, так себе и, кроме того, набит родственниками погибших и врачами. Думаю, что там останавливаться не стоит.
— Почему?
— Очень тяжелая обстановка. Все заряжены так, что небольшой искорки достаточно для взрыва. Я очень сострадаю, но тебе жить этим совсем не обязательно. Тем более что… — Он помолчал, наверное, хотел сказать: «Это же не близкий тебе человек», но пробормотал: — В твоем случае. Конечно, решение за тобой, но думаю, что я прав.
— Прав. — Мне ничего не оставалось, как признать разумность его слов.
— Завтра сходим на опознание и уедем отсюда.
— Как уедем? Куда?
— Так как я вырвался на несколько дней да еще в такие чудесные края, мы с тобой отдохнем, покупаемся в море. — Джек старался меня отвлечь. — Ты любишь море?
Я любила море, но сейчас подумала о Сереже. Он так долго мечтал о нем. Однако со мной ему выбраться на отдых всегда было некогда. А вот с новой женой!
— Натали? — Джек вернул меня в действительность.
— Да, очень люблю море! — Я прикрыла глаза, будто оно находилось от меня далеко, а оно вот, рядом, в нескольких минутах ходьбы, однако я этого не ощущала, сердце сжимало, я нервничала, не видела ничего перед собой.
Веранда открытого кафе выходила на пальмовую аллею, за которой открывался вид с одной стороны на бескрайний водный горизонт, а с другой — на сказочную лагуну, отороченную цепью скалистых островков. Доносился шум прибоя.
