контроля над ценами. Опасаясь социальных последствий отпуска цен, правительство все же сохранило некоторые ограничения. В частности, цены на хлеб, молочные продукты, сахар, растительное масло и детское питание могли быть повышены не более чем в 3,5 раза, на бензин и водку - в 4 раза, на проезд наземным и водным транспортом - в 2 раза, воздушным транспортом - в 3 раза. Вопреки обещанному правительством росту цен в 2-3 раза реальные цены взвились сразу в 10 раз. В одночасье весь народ России оказался нищим и голодным. Даже глубоко убежденный сторонник демократических реформ Лев Остерман в своей дневниковой книге 'Интеллигенция и власть в России' (М., 2000 г.) записывает по горячим следам: 'Либерализация цен пока проявилась своеобразно. В 'Елисеевском' гастрономе продается окорок, красная икра, швейцарский сыр и водка 'Кубанская'. Интеллигентный покупатель мог бы порадоваться давно забытым деликатесам... но цены бешеные. В 'Новоарбатском' - лосось, копченый омуль, импортная ветчина в банках, копченая колбаса, шампанское. А хлеба нет! 'Булочная Филиппова' на Тверской - закрыта. Хлеб привезли, но магазину не сообщили его цену'. Через несколько дней, уже 10 января, тот же поклонник демократов-реформаторов записывает: 'Цены поднялись раз в десять при сохранении дефицита и очередей. Сплошная кутерьма! К примеру, масло сливочное стоит 51 руб. за килограмм, а сметана - 83 рубля. Но ведь масло делают из сметаны, или я ошибаюсь. Судя по нашему магазину, почти прекратился подвоз молока. Говорят, что молокозаводы требуют за него по 12-15 рублей за литр (прежняя цена - 63 копейки)'.
Наше население, давно привыкшее к постоянной борьбе с жизненными трудностями, столкнулось лицом к лицу с давно забытой проблемой: как выжить в новых условиях. Люди старшего поколения еще кое-как помнили годы Второй мировой войны, когда выживание было формой существования, но их дети и внуки узнали, почем фунт лиха, впервые. В самом деле, еще в начале 1991 г. минимальный уровень пенсий и зарплат держался на отметке 100 рублей, а средние заработки людей были в два с половиной раза выше, т. е. составляли 250 рублей. Но в то время цены были следующими: хлеб - 20-30 коп. за килограмм, молоко 32 коп. за литр, масло и сметана - 2 руб. 50 коп., картофель - 10-25 копеек, причем эти товары всегда имелись на прилавках магазинов. Теперь же, спустя 10 месяцев, после отпуска цен денежные доходы населения возросли в три раза, а цены поднялись в 10-15 раз и продолжали изо дня в день стремительно скакать вверх. Нищета властно забарабанила в двери подавляющего большинства населения России. Голод вернулся в нашу страну из далеких времен.
Политики и политологи явно струхнули перед этими первыми результатами реформ. Они исходили из естественной предпосылки, что подобное резкое обнищание народа не может не привести к адекватному по масштабу социальному протесту. Все заговорили о вероятности новой гражданской войны в стране, а наши разговоры сразу аукнулись на другой стороне Атлантического океана. Американский центр стратегических и международных исследований тогда пришел к заключению: 'После 70 лет дурацких разговоров о классовой борьбе в России вот-вот может начаться классовая война'.
Правительство Е. Гайдара оказалось под огнем критики со стороны большинства политических партий и организаций, расплодившихся, как вши на теле тяжело заболевшего народа. В Верховном Совете РСФСР сформировалась стойкая оппозиция к шоковой терапии в гайдаровском варианте. По существу, именно последствия бездумной либерализации цен создали предпосылки для глубокого гражданского конфликта в стране между парламентом и исполнительской властью, между радикал-реформаторами и большинством российской общественности, которая не приняла провозглашенный курс на ускоренную реформу. Например, даже такой безликий политический активист, как В. Аксючиц, возглавлявший Российское христианско-демократическое движение, поспешил заявить, что в лице Е. Гайдара имеет место 'леворадикальный уклон в демократическом лагере и российском руководстве'. Костяк оппозиции составили народно-патриотические силы России, Российский общенародный союз. Началось формирование умеренно либерального блока под названием 'Гражданское согласие', в котором предполагалось объединить директорский корпус промышленности, здравомыслящие остатки бывшей партноменклатуры и госаппарата, чтобы не допустить экономического коллапса России.
Надо заметить, что страхи российских политиков относительно неотвратимости социального взрыва, перед угрозой которого они стали выстраивать свою собственную политическую линию поведения, были навеяны схематическим пониманием ими ситуации в стране. Они думали примерно так: если на страну обрушилась столь разрушительная шоковая волна, то недовольство населения выльется в энергичные протесты и открытые выступления. Оставалось только поймать гребень волны народного возмущения, чтобы на нем ворваться во власть. К ним еще не пришло ясное понимание того, что народ России, потерявший в своей основной массе пассионарность, был тяжело нокаутирован либерализацией цен и утратил способность к организованному сопротивлению. В каждой семье открыто и без тщательного отбора крепких выражений в адрес Б. Ельцина и Е. Гайдара критиковали Кремль и правительство, но вместо того, чтобы идти на улицу и присоединяться к протестным митингам, люди шли в магазины и старались запастись любыми имевшимися в продаже товарами, ибо были уверены в приближении еще более скверных времен. Они перестали верить политикам. Все правительства в их глазах оказывались банкротами, все заверения руководителей - ложью. Надежда оставалась на помощь Божью и на собственную бытовую предприимчивость. Создался устойчивый разрыв между властью и в более широком смысле политическим истеблишментом с одной стороны и народом как таковым - с другой. Все конфликты, разборки, драки и стычки стали уделом только верхушечного политического слоя, народ в них участия уже не принимал. Его морально-психологическое состояние можно сравнить разве что с мировоззрением Ивана Денисовича, героя знаменитой повести А. Солженицына 'Один день Ивана Денисовича', озабоченного только тем, чтобы прожить очередной день земной юдоли.
Но правительство, также как и его политические оппоненты, боялось, что народ не выдержит и выйдет на улицы. Оно отчаянно просило у западных стран гуманитарную помощь в любой форме, лишь бы стрелка социального напряжения не перевалила за красную критическую черту. Из США и стран Европейского Союза поступали значительные партии консервов из военных, ставших ненужными, запасов муки, риса, сухого порошкового молока. Эти продукты частично распределялись по больницам, школам, обществам ветеранов. Но большая часть продовольствия просто-напросто разворовывалась и поступала в продажу уже как обычный коммерческий товар. Десятки тысяч городских и муниципальных чиновников заработали тогда свои первые миллионы на народной нужде.
Либерализация цен сыграла одновременно роль ликвидатора всех банковских сбережений граждан России. До начала 1992 г. люди привычно хранили свои скромные накопления в отделениях Сберегательного банка. Он был единственным, к тому же правительственным банком страны, в силу этого у народа не было выбора, а следовательно, и не было сомнений по вопросу о надежности. Общий объем накоплений населения, хранившийся на счетах физических лиц, превышал 100 млрд. рублей, что к началу либерализации цен соответствовало примерно такой же сумме в американских долларах. Вот эта сумма буквально в одночасье аннигилировалась, испарилась, перестала существовать, что повергло население не просто в шок, а в состояние глубокой комы. Российское правительство не моргнув глазом отказалось от всех внутренних займов, обобрало население. В то же время оно не поспело поступить так же в отношениях с западными кредиторами, перед которыми покорно признали все долги, включая советские, и дали обязательство выплатить их в соответствии с обязательствами. Подобные операции сходят с рук только в таких обществах, где морально подавленный народ не имеет авторитетной и решительной оппозиции, способной защитить его права.
Вспоминаются отчаяние и горе людей, всю жизнь трудившихся во имя государства и теперь обманутых и обобранных до копейки. В Рязанской области, Скопинском районе, в селе Алмазово жила у меня тогда двоюродная сестра Шишкова Манефа Иосифовна, солдатская вдова, неутомимая труженица, как и большинство русских крестьян. Одна она, уже в возрасте под 80 лет, из года в год сдавала по государственным поставкам около тонны мяса, полпуда овечьей шерсти, десятки шкур и множество другой сельскохозяйственной продукции. Работала, как пчела или муравей, который не думает о личной выгоде, потому что детей и близких родственников у нее не было, а личные потребности были минимальными. Сдавая весь прибыток от своего труда государству за низкие до смешного цены, она смиренно складывала эти доходы на сберегательную книжку в ближайшем отделении Сбербанка, вторично кредитуя таким образом государство. И набралось у нее на книжке к моменту явления в российском правительстве Егора Гайдара 11 тысяч рублей. По тем временам их хватило бы на покупку легкового автомобиля или трех мотоциклов с коляской, которые, кстати, имелись тогда в продаже в сельских магазинах. И внезапно, после одной передачи по радио о либерализации цен, все результаты многолетнего тяжелого сельского труда оказались развеянными по ветру, поднятому либеральными реформаторами, Манефа Иосифовна слегла, замкнулась, перестала вести привычное хозяйство, а через несколько лет тихо преставилась, так и не посмотрев в свои сберегательные книжки, не нужные никому. Таких жизненных драм по стране были десятки миллионов.
Невозможно забыть открытое письмо большой группы пожилых людей-пенсионеров, посланное через печать Б. Ельцину, в котором старики просили 'всенародно избранного' построить благотворительные газовые камеры и крематории, куда они могли бы прийти и в пять минут завершить счеты с жизнью вместо того, чтобы страдать и мучиться неизвестно сколько лет. В начале 1992 г. Министерством юстиции в России было зарегистрировано 27 политических партий и около 800 общественно-политических организаций. Разница между ними едва заметна и обнаруживается только если рассматривать их в юридическую лупу на предмет допуска к участию в парламентских выборах. Все эти политические опенки, высыпавшие обильными кустами на подгнившем и упавшем стволе исторической России, не имели ни социальных корней, ни четкой, вразумительной программы, ни авторитетных общенациональных лидеров, ни организационных структур в регионах, ни даже заметных отрядов рядовых членов. По данным самих лидеров этих партий, представленным в Минюст (можно представить, как пылко летало их воображение), общая численность всех этих политических организаций не достигала и 300 тысяч. На одну партию едва приходилось около десятка тысяч, но и эту цифру нельзя считать близкой к правде. Вся цифирь была плодом недолгого глядения в потолок в неухоженной, случайно найденной прокуренной комнатенке, приспособленной под Центральный комитет очередной партии.
Российская политическая тусовка представляла собой в то время обширную ярмарку тщеславия. Создать 'партию' или 'общественно-политическое движение' считалось почти признаком хорошего тона, принадлежностью к высшему слою политической элиты. Сама регистрационная процедура была упрощена до крайности под влиянием демократического экстаза. Что ни день, в газетах появлялась информация о возникновении еще одной партии или объединения. Сейчас читателю уже мало что говорят такие названия, как консервативная партия России, национально-республиканская партия, партия конституционных демократов, крестьянская партия, народная партия... и десятки им подобных. В какой-то мере это была реакция на долгие десятилетия засилья одной партии-гегемона - КПСС, в какой-то - отражала отчаянную толкотню на политическом Олимпе с целью отвоевать себе место под солнышком. Безусловным можно считать только одно: размножение политических партий и общественно-политических движений и организаций ни в коей степени не отражало степень политической активности народа. Более того, все проводимые в 1992 г. опросы населения подтвердили факт углубления политической апатии масс. Показателем этого феномена является тот факт, что когда правительство и поддерживавшие его политические структуры 'демократической' ориентации решили провести в августе 1992 г. празднование первой годовщины победы над 'путчистами', то даже в Москве, где проживает основная масса людей, нажившихся на плодах этой победы, им не удалось собрать более 10 тыс. манифестантов. И в то же время альтернативный митинг, организованный организациями коммунистического толка и, в частности, 'Трудовой Москвой', привлек примерно такое же число участников. Все замеры общественных настроений показывали, что больше половины населения разуверилось в политических силах и лидерах.
Стало очевидным разочарование населения в личности президента России Б. Ельцина. В период августовского кризиса 1991 г., во время 'путча' ГКЧП его авторитет был действительно высоким. Тогда 85% опрошенных однозначно поддерживали Б. Ельцина, но после начала шоковых реформ, т. е. буквально с января 1992 г., рейтинг президента покатился устойчивыми темпами вниз. Вот показатели по месяцам: январь 1992 г. - 50%, февраль - 48%, март - 40%, апрель - 44%, май - 38%, июнь - 32%, июль - 32%, август - 30%.
Народ России не принял гайдаровские реформы, природным чутьем осознал их погибельность и, не веря никому из новоявленных спасителей,
