В это время пулемет затих. Белые ринулись к саням, выставив штыки. Размахивая маузером, от коновязей бежал Ефим, решительный и злобный. Еще миг — и враги наскочат на обессиленную партизанку!
Но возле Насти уже кто-то припал, доставая запасную ленту и продергивая ее в приемник. «Максим» снова затрясся и повел громкую речь, отгоняя белогвардейцев.
— За мной, хлопцы! — донесло ветром из-за барского сада. — Рубай куркуляков! Гуляй, вольна земля!
К усадьбе выкатилась конная лава. Черные бурки, алые башлыки, певучие сабли промелькнули перед глазами Насти и Степана.
Глава шестидесятая
Прошли месяцы после той незабываемой ночи, когда Степан дерзким налетом разгромил белые банды у Крутых Обрывов и выручил осажденных партизан. Давно уже Тимофей распустил свой героический отряд. Похоронив погибших товарищей и сдав оружие, орловские селяне вернулись к мирному труду.
В коммуне «Заря» опять затеплилась жизнь. Хотя большинство членов этой дружной семьи еще не приехали из эвакуации, но бывшие партизаны приводили в порядок дом, свозили из леса спрятанное имущество, налаживали молотилку и раскрывали хлебные скирды, которые защищали от врага, не щадя крови и самой жизни.
Не слышалось больше громовых раскатов войны. Красная Армия гнала интервентов и белогвардейцев все дальше и дальше с полей Отчизны — к морю.
Каждый день в газетах сообщалась об освобождении городов и деревень. Советские бойцы проходили по улицам Харькова, Киева, вышибали врага из Донбасса, устремлялись на Ростов и шли по грудь в воде через батайские топи. От них в панике мчались к «большой воде» и Донской Круг, и Кубанская Рада, и деникинское Особое совещание. Вслед за ними бежали остатки перемешавшихся частей, от которых уцелели только громкие названия.
Один за другим покидали высокие посты генералы, обещавшие праздновать рождество в Москве. Ушел с позором тучный Май-Маевский, пропивший Харьков, поспешил скрыться в Крыму честолюбивый и кровожадный Врангель. Военные миссии «союзников» садились на качавшиеся в море серые броненосцы. Толпы белогвардейцев завершили великое бегство. Офицеры и казачки униженно просили заморских покровителей смилостивиться над ними и пустить их в грязные трюмы отчаливающих пароходов.
Деникинщина отыграла фальшивым блеском. Близился ее закат.
Весь мир с замиранием сердца следил, как шагала армия революции, стирая врага с лица русской земли. Ни глубокий снег, ни зимняя стужа не могли удержать героев. В два с половиной месяца советские войска прошли с боями свыше семисот верст и сбросили белых в море. -
— Деникин уплыл в Феодосию. Там, сменив мундир его высокопревосходительства на клетчатый макинтош, он, сгорбившись, поднялся по трапу на английский миноносец…,
— Ну, теперь скоро, поди, сыновья приедут, — говорил Тимофей, скучая в одиночестве. — Да и старухе с внучатами пора бы в прежнее гнездо. Полетали и хватит. Время уж и руки к делу приложить.
Ему нравилось, что страна, отбив вражеское нашествие, тотчас начала строиться и крепнуть. В городе полным ходом работали предприятия, восстанавливались больницы, школы, перекидывались через реки мосты. На учреждениях появились новые вывески.
А деревня задолго до весенней ростепели уже готовилась к пахоте. Жердевцы снова избрали Романа Сидорова председателем сельсовета. Сход постановил выстроить на бывшей усадьбе Бритяка школу для ребят и оказать всяческую поддержку семьям красноармейцев.
В мартовский разлив прибыл с Волги обоз коммунаров. Чтобы не опоздать к севу, они плыли по вешним ручьям на санях, точно на лодках. Ильинишна сидела в переднем возке, закутав в тряпье детвору. Она всплакнула при встрече с мужем, узнав еще дорогой о его партизанстве, о славных подвигах Степана и скитаниях Николки.
— Господи! — вздыхала старушка, вытирая морщинистое лицо уголком темной шали. — Вон другие-то приходят на побывку, а наших все мету! Хоть одним бы глазком увидеть…
Она слышала о раненой Насте, увезенной куда-то Ефимом, но молчала. Только нежнее прижимала к себе маленькую Машу, тихую и сероглазую.
Ильинишна и Тимофей топили каждый день печку в своей жердевской избе, но значительную часть времени проводили в коммуне. Сами того не замечая, они успели сродниться с дружным коллективом «Зари». А дети Степана и Насти вовсе не думали разлучаться с крошками Нюрки Сусловой, с веселой детворой Матрены и Огрехова.
И старики откладывали со дня на день окончательное решение. Они ждали сыновей, каждую минуту поглядывая на дорогу.
В Жердевку вернулся Василий Нетудыхата, которому в курском госпитале отняли простреленную руку. Он рассказал, что в тот же госпиталь после боев за Тим привезли тяжелораненого Степана и больную тифом Настю. Но куда потом девались они — выздоровели или нет, — не знал.
— Горе наше горькое, — причитала Ильинишна, заливаясь слезами. — Чуяло мое сердце… Остались мы с бедными сиротами доживать…
— Погоди, мать, не хорони людей раньше времени, — успокаивал ее Тимофей. — Глядишь, к весне объявятся. Кто в такую распутицу ходит? Сейчас ни пешему, ни конному нет пути,
По вечерам к Ильинишне приходила погрустить Аринка. Она теперь жила у Васи Пятиалтынного, худая, присмиревшая. Ни о семье, ни о пропавшем богатстве, казалось, девка не жалела. В глазах ее, темновато-зеленых, как знойная даль, застыла неодолимая тоска о любимом…
Василий Нетудыхата засылал сватов. Но Аринка оставила их без ответа. Она еще чего-то ждала… Редко ходила на гулянки, и голос ее не взвивался с прежней озорной беспечностью.
Она стала равнодушна к деревенской молодежи. Часто уединялась и «выстрадывала» лишь свои особые припевки. Не каждый понимал, что вкладывала Аринка в эти простые, вырывавшиеся из сердца слова:
Когда над проталинами зазвенели жаворонки и на деревьях почернели набухшие почки, со станции пришел Николка. Он вытянулся еще больше, веснушки на его лице прикрыл крепкий южный загар. Одетый в добротную, пригнанную по фигуре шинель, с наплечными ремнями, в аккуратных сапогах, отважный пулеметчик выглядел почти взрослым.
— На десять дней отпуск, — сказал он родителям и, помедлив, добавил: — После ранения…
— Тебя ранили, дитенок? — ахнула мать.
— По колену чирикнула.
— Чирикнула! Ах боже милосердный! Показывай скорей…
Николка нехотя стянул сапог и задрал штанину: на ноге краснелся рубец, оставленный пулей. Ильинишна долго охала и причитала, Тимофей молча вздыхал.
Однако мальчуган по приезде домой был огорчен. Он надеялся увидеть здесь Степана и Настю, которых Безбородко лично доставил в курский госпиталь. С тех пор прошло много времени. Куда же девались брат и невестка? Что с ними стало? Николка не знал, что скажет по возвращении в полк Семенихину, Терехову и всем бойцам, с нетерпением ожидающим своего комиссара.
Еще до конца отпуска он начал собираться в дорогу. На уговоры родителей паренек отвечал скупо,
