Однако возникшая было надежда уложиться в отпущенный нам историей срок шибко поубавилась под влиянием не сопротивления вражеского, а кое-каких досадных, потому что с запозданьем осознанных, соображений о самой натуре людской. Но, как будет видно дальше, не за добавком времени мы обратились к вам, и не за подмогой в делах земных, принципиально выполнимых земными же руками. Природа издавно применяет для закрепления новизны благодетельные, разной длительности паузы, в течение которых отстаивается драгоценное вино опыта или физической стати с одновременным выпадением подсобной мути в осадок. Мы рассчитываем на ваш авторитетный совет, какая из них – добротный сон ночной, зимняя летаргия или полудремотное ледниковое прозябанье – в плане наших целей, а если вы найдете их и достойными уважения, то и на ваше сотрудничество.
Мне вспоминается комментарий нашего семинаристского мудреца-эконома на вступление к Евангелию от Иоанна. «Имейте в виду, – рассуждал он, – если вначале времени некое магическое слово зажгло пламень жизни, то оно же, вывернутое наизнанку, способно и угасить ее». Пущенным нами в Октябре в качестве подсобного средства обещанием всего всем мы взорвали высотную плотину социального неравенства, которая перепадом старшинства испокон веков обеспечивала машину прогресса – без учета, что разбуженная стихия, смывшая прочь все преграждавшие ей путь обветшалые авторитеты – Бога, Родины, государства, семьи, родителей, возраста и даже таланта, когда-нибудь замахнется и на наш в том числе. Вкусившая сладость приманки и не удержавшись на горной вершине, волна ярости народной не утихла, а, напротив, развивается и с опереженьем исполняемых желаний мчится к главному бочонку с порохом, ожидающему ее впереди. Все нагляднее, на фоне нынешней цивилизации с ежечасным возрастанием соблазнов, проступающее неравенство низов, по счастью воспринимаемое ими покамест в материальном аспекте, никак не лечится фактически невыполнимым умноженьем товаропроизводства на потребу разыгравшихся за едой аппетитов, но лишь добровольным самоограниченьем потребностей со сведением их при высшем совершенстве до нуля. Не исключено, впрочем, что предметом общественной неприязни может стать нищая одежда, молчаливая и не для сокрытия ли неких, вовсе неподозреваемых сокровищ применяемая аскеза, уже настолько ненавистная для воинствующих ревнителей абсолютного равенства, что потребуется периодический отстрел умственной элиты во умиротворенье горластых, прежде чем обезглавленную ораву не освоит для текущих надобностей оперативный сосед.
Нам повезло в том, что на святой Руси, понимавшей социальную справедливость как уравниловку по горю-злосчастью, наличия упряжи и самовара всегда с избытком хватало для возникновения острой классовой неприязни. И так как высшим богатством людским принято считать осознанную память о прошлом, иначе сказать – ум, то истинная цена личности запросто читается в ее взоре. Таким образом, внутривидовое замыканье полюсов может начаться стихийной, не обязательно буквальной пальбой по крохотной бисеринке света в чужом зрачке, главной мишени преступного божественного превосходства. Так же как отсутствие роскоши повлечет уравнение в потребностях, ликвидация блестинки будет обеспечена отсутствием умственных лакомств. Ввиду относительности понятий о бедности и богатстве трудно будет приостановить ту лавинную свалку. Однажды подожженное изнутри горючее такого рода, в мелких соревновательных дозировках служившее движущим топливом прогресса, имеет свойство полыхать, пока не выгорит дочиста.
Цивилизация – то же земледелие, и не надо удобрять сорняки! Учение о равенстве людском как противоречащее закону естественного отбора люди уподобят печальному, одно время, заблуждению перпетуум-мобиле. А про нас скажут, что как слюнявый гуманизм поощрением слабых, вместо их регулярной отбраковки, засорил людскую породу, вытравил из человечества гордое самосознание своей божественной чудесности, так и мы поощрительной лестью и лаской опоили рабочий класс и вон что из него получилось! Приписав революционному признанию не социальное, а биологическое происхождение, они придумают генетическую выбраковку новорожденных еще до появления на свет – за счет не только конституционно ущербных штаммов, но и отдельных рас в целом, чем заодно будет решена и демографическая проблема. Под предлогом здравого смысла всякое будет обильно случаться тогда, даже и в нашу пору немыслимое.
Лишь жестокая конкуренция с ее мобилизацией самых сильных и низменных страстей возвела человечество на высоты нынешнего могущества. Но если сильные пожирали слабых, то станет ли лучше, если наоборот? С отменой железного чистогана, хотя бы и утвердившего нищету на земле и после стремительной затем растраты накопленного ранее духовного достоянья настанет неминуемое движенье вспять, если опорным законом жизни станет примат обделенных природой. Во избежанье опасной остановки потребуется новая сила, способная оживить ржавеющие поршни. Ею может стать только та же энергия отбора, осуществляемого с еще большим свирепством, ибо монета, на которую покупается хлеб, чеканится из то же злого и чистого золота. Они произведут девальвацию человеческой личности под предлогом генерального возрожденья. Заодно пересмотреть будущую роль человека на земле. Ибо, глядя сверху, человек гадок для самого себя как самоцель, а хорош как инструмент для некоего великого задания, для выполнения которого дана была ему жизнь, и нечего щадить глину, не оправдавшую своего основного предназначенья... Истории ни к чему столпы кротости и милосердия вроде Тихона Задонского, слезливого Франциска или того Юлиана Милостивого, который, по преданию, возвращал вошь в свои густые вьющиеся дебри, когда она падала из его бороды. Любовь к ближнему они объявят заповедью каменного века – как знахарское лекарство от перегибов и применяемое без учета медицинских противопоказаний. Ибо слишком дорого обошелся нам человеческий облик, чтобы обменять его на талон всемирного братства. Будет сказано в оправданье, что именно христианская участливость, возвышавшая боль и нужды низших на уровень государственной доктрины, разъедала устои древних царств.
Крупные операции истории производились сильными людьми в красных по локоть рукавицах.
Правителю иноземного происхожденья, если не с однодневным кругозором, плохо спится в московском Кремле. Недружественные тени обступают его бессонное ложе. И без того выросшему в провинциальной тесноте и после многолетнего подполья немудрено заболеть необъятным русским простором – как он видится с кремлевского холма, который нынче выше хребтов Гималайских. Хватит ли обычной инженерии да цикла сейсмических наблюдений обеспечить прочность социальной архитектуры на базе одной экономики? Лишь животные, и то не все, способны жить на виду, без периодического уединения в некий душевный резерват, без допуска туда посторонних... Кроме казенных сводок о круглосуточном энтузиазме, что известно мне о потаенной жизни русских? Далеко не все простреливается из пистолета. Как ни привлекательна данная страна по богатству недр, обширности тылов, покладистому характеру жителей, чем в совокупности гарантируется амортизация любой ошибки зодчего? Все же рискованно обольщаться, будто нацию с вековыми корнями можно перевоспитать кином и административным массажем в желательном направлении. Поддерживаемое стараниями ревнителей пылание священного огня нельзя сохранить по их уходе без регулярной подкормки из сердец людских. Учитывая непомерный труд поколений, затраченный нами на разрушение тысячелетнего российского государства, было бы небесполезно, – выдайся ночка подлинней, – подвергнуть обстоятельному философскому буренью национальный монолит, на котором оное некогда поставили.
Все же в пределах отпущенного времени прикинем в уме, действительно ли поверженное царство было просто разбойным притоном, как для воспитания беззаветного интернационализма преподносим мы
