Пирамида, т.2

В громадном, по новейшей строительной моде, оконном проеме виден был внушительный пустырь снизу, сплошь по неубранной пока щебенке вкривь и вкось засаженный березками будущего парка. Дальше неохватно глазу простиралась безлесная, вечерней тенью тронутая и уже изморосью проштрихованная северная ширь, а еще выше над нею вовсе исполинская пучина неба. Во исполненье утреннего радиопрогноза затяжная непогода наползала с полярного океана, и с высокого этажа, где стоял Дымков, можно было вплотную наблюдать мглистую, жгутами свивающуюся мускулатуру циклона, на который он сейчас глядел и которого в сущности не видел. Вдруг влажным холодом дохнуло снаружи, парусно взвихрились занавески и качнулась люстра на крюке. Когда же Дюрсо, всюду опасавшийся простуды, обернулся к своему подопечному – опустить подъемную раму окна, Дымкова не оказалось на месте, вопреки запрету отлучаться без спроса перед выступленьем. Дверь оставалась заперта, никто не выходил, не представлялось возможности засечь самый момент исчезновенья.

Разгадка заключалась в неотвязном, с утра, дымковском сомнении, не придумана ли вся эта липа с отъездом Юлии на Кавказскую ривьеру нарочно для его обмана; некоторая сложность мыслительной конструкции объяснялась бессознательным переносом собственных чародейных качеств на подозреваемое в хитрости лицо. Но как поступал бы на ее месте он сам, каждый вечер Юлия тайком возвращалась на свою московскую квартиру, чтобы до одышки и остервенения, по наконец-то выясненной схеме заниматься гадостями с анонимным до поры компаньоном. А он-то, глупец и чужак на земле, так откровенно, с бессловесной преданностью покидаемого животного тосковал при расставанье с Юлией, что ей самой жутко приоткрылось на дольку минуты, что ведь при общем-то поклоненье никто, пожалуй, никто еще на целом свете так не нуждался в ней, не следил за каждым ее движеньем, не копил ее про запас, чтобы потом по капле расходовать ее в пустыне своего одиночества. И значит, тронутая, Юлия сжалилась напоследок, если без тени коварства в глазах и голосе обещалась ежевечерне в семь, когда загораются огни зрелищных мероприятий, мысленно хоть разок взглянуть на него издалека, по очевидной невозможности присутствовать до конца на всех его выступлениях. И тут через обострившуюся по неопытности ревность ангел начинал постигать не в том ли состоявшую преступную сласть женского греха на земле, чтобы в самый миг измены кощунственным взором ласкать образ того, кому изменяет... К сумеркам не покидавшее Дымкова чувство перманентно ограбляемого превратилось в гнетущее ощущенье пополам с щекоткой, как если бы чья-то воровская рука шарила у него в кармане.

Совпало, кстати, что ненадолго проясневшая было в закате северная даль затуманилась набежавшей сбоку тучкой, напомнившей задернутую в спешке занавеску, для отвода глаз усеянную тысячами, по всему горизонту и несколько ранних, из-за мглы, что ли, вечерних огней. Помещавшаяся в уединенном переулке на Плющихе квартирка Юлии фасадом выходила на северо-восток, так что не была доступна прямому обозрению с юга, но общеизвестно, что ангелы вопреки оптическим законам наделены способностью видеть предметы и с обратной стороны. Дымкову показалось, что явственно различает освещенные окна преступной женщины, которая, тайком воротясь с Черного моря, приготовляется сейчас к совершению греха. В следующее мгновенье подхлестнутый гневом дымковский дар швырнул его тело через безумное пространство свыше пятисот километров напрямки к вертепу предполагаемой блудницы, чтобы активным вмешательством пресечь нехорошее дело. Гораздо легче было бы ворваться к ней через окно, но тогда Дымкову пришлось бы огибать здание под прямым углом, что было абсолютно невозможно из-за спешки и скорости броска. Понадеявшись на свое волшебство, он решился пойти напролом, через смежную квартиру, да тут еще чудесная сила стала иссякать на излете, так что последние два-три километра ангел прошел как попало, выделывая немыслимые сальто и курбеты наподобие снаряда, сорвавшегося с ведущего пояска. Легко представить пагубные последствия более резкого соприкосновенья со стенкой здания, если бы, скажем, теменем вышел на цель. Надо считать не меньшей удачей, что инерция движенья сокращалась постепенно, благодаря чему притормозившийся ангел плавно, без всяких увечий, застрял на проходе через кирпичную кладку, в каком-нибудь десятке метров от уютного и пустого гнездышка Юлии, где сразу свалился бы с сердца камень подозрений... Уместно подчеркнуть, что еще минуту назад ничего не знал о поджидающей его неприятности, так как чудесное предвиденье стало покидать его именно в период, когда появились сугубые причины хотя бы вскользь поинтересоваться своим дальнейшим будущим.

Граница каменного пленения проходила наискось от правого плеча к пояснице, оставляя свободной противоположную часть туловища, слегка свисавшую в пустынный переулок. Хотя ангел был левша, нечего было и думать самому выбраться из ловушки, если бы даже кто-либо из прохожих и догадался снабдить незадачливого ревнивца инструментом для работы по кирпичу. По счастью, неминуемое при наклоне смещение центра тяжести в грудной клетке не затрудняло дыхания, не замечалось нигде и болевых ощущений, ничего, кроме небольшой тесноты от множественного кувырканья на заключительном отрезке пути, но и она быстро проходила. Также благодарение судьбе, ни души не виднелось кругом из-за дурной погоды, кто бы мог застукать беднягу в неприглядном виде живой кариатиды, невесть зачем встроенной в простенок третьего этажа. Поневоле приходилось смириться, пока не поотпустит малость, и вообще можно было бы неплохо скоротать время, по излюбленной привычке ангелов наблюдать жизнь в соседнем освещенном окне, если бы как назло не застилал его проходивший рядом водосточный желоб. Меж тем окончательно смеркалось, мелкий занудный дождик усилился, железо зашумело. Так прошло минут сорок, если не больше. Дымков начинал терять терпенье. Как вдруг по всему переулку зажглись тускловатые, еще сохранившиеся кое где в столичной глуши старинные фонари и лишь теперь возле ближайшего прямо под ним Дымков заметил прислонившуюся к столбу фигуру в несовременном, с пелериной, плаще до пят и с зонтиком вдобавок. Из-за него-то и не удавалось сверху разглядеть, что за странный господин и зачем пристроился тут в неурочный час. Но потом, исхитрясь, Дымков уловил боковым зрением, что тот просто читает развернутую газетку и одновременно ест красную смородину, с особенным присосом протаскивая веточки меж зубов, и как будто одновременно совершает еще что-то, вовсе неудобосказуемое. И вот уже начинало ломить в висках от недоумения, как ему на перечисленные занятия хватало рук. Вместе с тем ангел Дымков уже догадался, что имеет дело с намеренным искривлением логического поля, другими словами – вышедший на добычу ночной персонаж наводит перед ним тень на плетень для затемнения истинных причин своего здесь присутствия. Внезапно из под укрытия высунулась голова в несусветной шляпе какой-то рогатой архитектуры – как бы для выяснения, не перестал ли гадкий дождик, и тогда в подтвержденье все возрастающей тревоги ангел убедился, что внизу, как бы не веря глазам своим, его озабоченно разглядывает корифей Шатаницкий.

Можно было не сомневаться, что, затаясь втихомолку, он давно любуется бевыходным положеньем небесного порученца.

– Кого я вижу... – словно для братского объятья так и распахнулся весь адский профессор, обнаруживая кстати добавочную пару рук. – Давно вы здесь висите?

– Нет, недавно. Видимо, просто болевой спазм. Не рассчитал немножко и терплю заслуженное бедствие, – попытался отшутиться Дымков, пожимая свободным плечом.

Тот сразу захлопотал внизу с видом неподдельного участия:

– Ах, досада какая!.. Тут невысоко, правда, но было бы неприятно выпасть из гнезда. Знаете, мы с вами хотя и разных философских сущностей, но оба одинаково на чужбине, так что уж позвольте в качестве родни прийти на выручку, коллега. Хотите, вызову вам пожарных, или саперов, или даже бригаду ведомственных эскулапов, которые сумеют высвободить вас хотя бы частично.

– Нет, это само пройдет, не беспокойтесь, пожалуйста, – даже расстроился Дымков, потому что вызов пожарных сопряжен был с доскональным, почти на всю ночь, милицейским расследованием, тогда как в тысяче километров отсюда шеф уже проклинает его, наверно, за более чем часовую отлучку. –