– Не балерина, – передразнила Аня, – но задница у меня сорок четвертого размера, и я не кормящая мать.
– Не подходит? – решительно спросила Нина.
– Сорок четыре, милочка, очень прошу…
– Оревуар! – Нина положила трубку, но Лева ее не положил и слышал, как Аня продолжала говорить:
– Минуту, милочка. Если у вас будет сорок четвертый…
Лева опустил трубку. Самое обидное, что эксперимент не дал ни положительного, ни отрицательного результата. Лева и узнавал и не узнавал голос незнакомки.
Хозяин кабинета сочувственно спросил:
– Не понял, Лев Иванович?
– Не понял, – согласился Лева. – Оставим как версию?
– Оставим. – Следователь повернулся к Нине: – Спасибо за помощь, Нина Петровна. А сейчас вот вам журнальчик, – он взял с журнального столика несколько экземпляров, протянул Нине, – посидите в коридорчике. Мы тут кое-что обсудим, потом Лев Иванович вас проводит.
– Благодарю, мне пора на работу, дорогу я найду. – Нина смотрела независимо.
За последние сорок минут у следователя в третий раз изменился голос.
– Оставьте, Нина Петровна. Я вам сказал – подождите, и вы подождете, Лев Иванович вас проводит, купит по дороге цветы, я хочу, чтобы ваши сослуживцы видели, как он за вами ухаживает. В дальнейшем ни он, ни я не станем объяснять вам свои поступки. Помощь следствию не благодеяние, а священный долг каждого нормального советского человека. – Он четко выговаривал каждое слово, Нина стояла перед ним и выслушала все до конца. – Мы защищаем социалистический правопорядок. Жизнь человека священна, убийца должен быть выявлен и наказан. Один раз вы нам помешали, больше мешать не будете. – Следователь взял Нину под локоток, подвел к двери, открыл ее. – Сидите и ждите.
Лишь только закрылась за Ниной дверь, следователь будто потолстел, обрюзг. Тяжело вздохнув, он спросил:
– Понял, какие слова знаю? А ведь то не слова. – Он взялся за графин, выпил два стакана подряд и извлек из кармана свой платок-полотенце. Усаживаясь в кресло, он вновь сопел, охал, морщился, в общем, страдал, словно великомученик.
– Женщины – публика тяжелая, – сказал он. Лева хотел улыбнуться, но, встретив серьезный взгляд, воздержался. – Ты, братец, умен, возможно, даже талантлив, да вот чувства собственного достоинства тебе не хватает. Что это ты девчонке так с собой держаться позволяешь? Там, в вашей оперативной обстановке, ты можешь клоунаду разыгрывать, фигли-мигли разные. А уж коли здесь встретились, обязан держать себя достойно. Она ведь тебя чуть ли не ударить здесь собиралась. А ты знаешь, кого бьют? Бьют только человека, который разрешает себя ударить.
– Не понимаю, – смущенно пробормотал Лева.
– Вижу. То и плохо, раз не понимаешь. Тебе доверено охранять людей. Доверено. Вдумайся. Ты не Лева Гуров, ты – это полковник Турилин, друзья по работе, вся наука, которая на нас работает, все – ты. Так и держись. Если убежден, что нельзя тебя ослушаться, убежден – хамить тебе невозможно, любыми глазами на человека гляди, он точно поймет, что ему позволено, что – нет. Силу за собой чувствуй, другие ее вмиг почувствуют. – И вдруг без всякого перехода спросил: – Как дальше-то жить будем? Что предпримем, товарищ инспектор уголовного розыска?
Лева хотел изложить свой план, вовремя вспомнил указание Турилина и сказал:
– Мне Константин Константинович запретил пока на ипподроме появляться.
– Костя? Испугался за тебя, значит? – Следователь взял телефонную трубку, начал набирать номер. – Сейчас мы с ним посоветуемся.
Лева не удивился, что следователь называет Турилина по имени. Все старики друг друга знают. Кости, Вани, Васи. Либо они вместе строили и копали, либо воевали. Все друг другу обязаны по гроб жизни. Если не один другого вытаскивал из-под огня, значит, тот вытаскивал из иного места его брата. Почему-то по служебным вопросам они разговаривали всегда сугубо официально, и Лева не удивился, когда, соединившись с полковником, следователь сказал:
– Константин Константинович? Здравствуйте. Из прокуратуры города…
Глава 7
Нина работала на кругу. Двухлетний жеребенок, которого она водила по дорожке шагом, поступил на ипподром с завода в апреле, сейчас июль, жеребенку пора участвовать в бегах, а он рысь как следует не освоит. Четверть круга пройдет – запрыгает, галопом ему хочется. Не понимает, что он рысак, да еще королевских кровей, должен осенью по своему возрасту выигрывать, он же все балуется, даже по седьмой группе проигрывает. Сейчас опять, словно впервые услыхал воробья, закосил, зафыркал, прыгать его потянуло, Нина строго одернула жеребенка, заставила идти шагом.
Как всякая женщина, Нина мгновенно почувствовала внимание к себе писателя. Ей нравилась его фигура, изящный костюм, нравилась стеснительность, постоянный вопрос в глазах, голубых, мальчишески наивных. Когда там, на аллее ипподрома, Лева поднял решетку, посмотрел на Нину с отвращением, начал говорить обидные слова, она потеряла голову. К сожалению, ей часто приходилось давать отпор мужчинам, особенно в первые месяцы работы на ипподроме. Но те, прежние, ждали от нее удара, даже признавали ее право на физическое сопротивление, встречали его подготовленными, с шуткой или пьяной руганью, защищались. Лева упал, так как не ожидал ничего подобного. Она бежала, бежала и плакала. В глазах его она увидела презрение. И этот взгляд больше всего оскорбил ее. Бессонной ночью эмоции постепенно утихли, уступили место рассудку. Писатель что-то разузнал, значит, выведывал за ее спиной. Кто-то из работников мог видеть ее у этого люка. Писатель теперь собирает материал для газеты, то есть собирается сделать то, чего Нина более всего боялась, – огласки, тенденциозной, обывательской, грязной оценки происшедшего. Увидев его в кабинете, Нина снова захотела поднять руку, следователь за спиной вовремя закашлялся, а то быть бы беде.
Она послушно сидела в коридоре прокуратуры и ждала. Журналы лежали у нее на коленях, она их даже не развернула. Лева все не выходил, она радовалась отсрочке, ведь необходимо подготовиться. Как теперь вести себя с ним? Значит, она ударила не рыскающего в поисках сенсации писаку, ударила офицера, инспектора уголовного розыска, человека, который искал убийцу: старался ей, Нине, помочь. Что же теперь делать, как вести себя с ним? Инспектор уголовного розыска. Ас, сказал следователь. Но ведь в уголовном розыске работают либо самбисты, либо боксеры, на худой случай штангисты. Худенький юноша, если бы не рост, жокеем мог бы стать. Как он бандитов и убийц выслеживает и арестовывает? Где холодный взгляд, тяжелые плечи, уверенная поступь? В прокуратуре тоже сидит какой-то дачник, пенсионер, опившийся чаем. Инспектор на эстрадного гитариста похож, разве что прическа поприличнее. Нина с ужасом ждала появления Левы. Он вышел из кабинета веселый, улыбающийся, протягивая ей руку, сказал:
– Нина, я давно хотел вам предложить, – мимо проходили какие-то люди, он наклонился к ее уху и тихонько поцеловал, – маленькую сделку: за каждый ваш удар – два поцелуя, договорились?
…Воспоминания не мешали Нине работать. Она чувствовала шаг жеребенка, слышала его, копыта ударяли ритмично. Выйдя на прямую, Нина решила пустить жеребенка в резвую, надо выяснить в конце концов, почему он так сбоит на испытаниях. Жеребенок послушно принял посыл, копыта застучали чаще. Нине не нужен был секундомер, она знала: едет четверть в тридцать шесть секунд, то есть может пройти дистанцию примерно за две минуты двадцать пять секунд. Для двухлетки, участвующей в испытаниях по седьмой группе, просто отлично. Сколько он в таком темпе может выдержать? Миновали вторую четверть, вошли в третью, неожиданно сзади раздался стук копыт. Нина не оглядывалась, вслушивалась в настигающий их шаг, как в музыку, хотя никакой мелодии не было. Такая неумолимая печать шага рысака лучшая музыка для наездника. Нинин жеребенок все держался в свои тридцать шесть. По тому, как мощно настигал их соперник, Нина определила, что он бежит в тридцать одну. Так ровно и четко идти мог только Григорий, но он сейчас в деннике. Рысак проплыл мимо, будто Нина не ехала, топталась на месте, жеребенок ее, желая догнать нахального соперника, запрыгал, наездница осадила его, взяла в руки, сама смотрела на удаляющегося гнедого. Она мгновенно узнала и наездника, и рысака. Ехал мастер Тенин, только он умел в качалке сидеть как на троне, расправив плечи и гордо откинув голову. Его гнедой жеребец Ринг бежал великолепно, еще недавно он показал две минуты двенадцать, сейчас был готов на две ноль
