Рендер кивнул и встал.
— Привет, Зигмунд. Входи.
Пес повернул голову, понюхал воздух в комнате, как бы решая, вверить или нет опекаемую этому пространству. Затем утвердительно наклонил голову и прошел в открытую дверь. Весь его анализ длился не более секунды.
Следом за ним вошла Эйлин, держа двойной поводок ненатянутым. Собака бесшумно шла по толстому ковру, опустив голову, словно подкрадывалась к чему-то. При этом глаза ее все время смотрели на Рендера.
— Значит, это и есть Зигмунд? Ну, как вы, Эйлин?
— Прекрасно… Да, он ужасно хотел пойти со мной, и я тоже хотела, чтобы вы с ним встретились.
Рендер подвел ее к креслу и усадил. Она отстегнула двойной поводок от собачьего ошейника и положила его на пол. Зигмунд сел рядом, продолжая внимательно смотреть на Рендера.
— Как дела в госпсихцентре?
— Как всегда. Могу я попросить сигарету, доктор? Забыла свои.
Он вложил ей сигарету в пальцы, поднес огонь. На Эйлин был темно-синий костюм, стекла очков тоже отливали синим. Серебряное пятно на лбу отражало свет лампы. Она продолжала смотреть в одну точку, когда он убрал руку. Ее волосы, длиною до плеч, казались немного светлее, чем в тот вечер: сегодня они были похожи на новенькую медную монету.
Рендер сел на угол стола, мыском ботинка передвинул по полу пепельницу-глобус.
— Вы говорили мне, что быть слепой — не значит, что вам недоступна возможность видеть. Тогда я не просил вас объяснить это. Но сейчас хотел бы попросить.
— У меня был сеанс нейросоучастия с доктором Рискомбом до того, как с ним произошел несчастный случай. Он хотел приспособить мой мозг к зрительным впечатлениям. К несчастью, второго сеанса не случилось.
— Понятно. Что вы делали на том сеансе?
Она скрестила ноги, и Рендер заметил, что они красивой формы.
— Главным образом, были цвета. Ощущения совершенно потрясающие.
— Хорошо ли вы их помните? Когда это было?
— Около шести месяцев назад… и я никогда не забуду их. Иногда я даже думаю цветными узорами.
— Часто?
— Несколько раз в неделю.
— Какого рода ассоциации их приносят?
— Никакие в особенности. Просто появляются в сознании наряду с другими сильными ощущениями — в случайном порядке.
— Например?
— Ну, вот сейчас, когда вы задали мне вопрос, я увидела его желтовато-оранжевым. Ваше приветствие было серебряным. А сейчас, когда вы просто сидите, слушаете меня и ничего не говорите, я ассоциирую вас с глубоким синим, почти фиолетовым.
Зигмунд перевел взгляд на стол и уставился на боковую панель.
Если так, собака, без сомнения, скажет Эйлин. Хотя та и сама знает об этой общепринятой практике, но ей может не понравиться, что Рендер рассматривает общение с ней как лечение, а не как механический адаптационный процесс. Он поговорил бы с собакой частным образом насчет этого, если бы думал, что это что-то даст. При этой мысли Рендер внутренне улыбнулся и пожал плечами.
— Я сконструирую мир из простейших фантазий, — сказал он наконец, — и познакомлю вас сегодня с кое-какими основными формами.
Она улыбнулась. Рендер посмотрел вниз, на мифического персонажа, скорчившегося рядом с ней и вывесившего язык через частокол зубов.
— Спасибо, — сказала она.
Зигмунд поколотил по ковру хвостом.
— Вот и хорошо. — Рендер положил сигарету рядом с Мадагаскаром. — Сейчас я достану «яйцо» и проверю его. А пока, — он нажал незаметную кнопку, — немного музыки может подействовать расслабляюще.
Она хотела ответить, но увертюра Вагнера заглушила слова. Рендер снова прижал кнопку и в наступившей тишине сказал:
— Хм… Думал, следующий Респиги. — И коснулся кнопки еще дважды.
— Вы могли бы оставить Вагнера, — заметила она. — Я люблю его.
— Не стоит, — сказал он, открывая шкаф, — сейчас это изобилие лейтмотивов будет лишним.
В кабинет вкатилось громадное «яйцо» — бесшумно, как облако. Подтянув его к столу, Рендер услышал тихое ворчанье и быстро обернулся. Зигмунд как тень уже метнулся к его ногам, кружил вокруг машины и обнюхивал ее, напружинив хвост и оскалив зубы.
— Полегче, Зиг, — сказал Рендер. — Эта машина не кусается и ничего плохого не делает. Это просто машина, как, скажем, спиннер, телевизор или посудомойка. Мы ей воспользуемся сегодня, чтобы показать Эйлин, как выглядят некоторые вещи.
— Не нравится, — громко сказала собака.
— Почему?
Зигмунд не ответил, вернулся к Эйлин и положил голову на ее колени.
— Не нравится, — повторил он, глядя на нее.
— Почему?
— Нет слов. Пойдем домой?
— Нет, — ответила она. — Ты свернешься в углу и вздремнешь, а я свернусь в машине и тоже вздремну… или вроде этого.
— Нехорошо, — сказала собака, опуская хвост.
— Иди, — она погладила собаку, — ляг и веди себя прилично.
Зигмунд так и сделал, но заскулил, когда Рендер затемнил окна и коснулся кнопки, трансформирующей его стол в сиденье оператора.
Он заскулил еще раз, когда «яйцо», включенное теперь в розетку, раскололось в середине и верх отошел, показывая его внутренность.
Рендер сел. Его сиденье начало принимать контуры ложа и наполовину вдвинулось под консоль. Рендер сел прямо — ложе двинулось обратно и снова стало креслом. Он коснулся стола, и половина потолка отошла, изменила форму и повисла в виде громадного колокола. Рендер встал и обошел «яйцо». Респиги навевал мысли о соснах и тому подобном, а Рендер достал из-под аппарата наушники. Закрыв наушником одно ухо и плечом прижав микрофон к другому, он свободной рукой играл кнопками. Лиги прибоя утопили поэму; мили дорожного движения перекрыли ее; повторное воспроизведение записи вдруг выдало: '… сейчас, когда вы просто сидите, слушаете меня и ничего не говорите, я ассоциирую вас с глубоким синим, почти фиолетовым'.
Он включил маску и проверил:
Ложе, как полагалось, плавало на подушке из ртути и стабилизировалось магнитами стенок «яйца». Рендер поставил ленты.
Все было в полнейшем порядке.
— Хорошо, — сказал Рендер, поворачиваясь, — все проверено.
Эйлин как раз клала очки поверх своей аккуратно сложенной одежды. Она разделась, пока Рендер проверял машину. Его взволновала ее тонкая талия, большие груди с темными сосками, длинные ноги. 2Она
