У здания цирка стоял милицейский «газик», на ступеньках толкались несколько любопытных, в дверях топтался сержант. Гуров взбежал по ступенькам, отстранил сержанта, бросив на ходу:
– К майору Фрищенко!
В коридоре, окольцовывающем арену, стояла толпа, сыщик бросился в сторону, где находилась комната медведей, кого-то толкнул, увидел высокую фигуру коверного, его гуттаперчевое лицо, как всегда, безукоризненно одетого администратора, прижимающегося к воинственно раскрашенной супруге, курчавого золотозубого Сильвера, хотел пройти дальше, но налетел на директора Колесникова. Капитан преградил сыщику дорогу, оттолкнул его и решительно сказал:
– Представление окончено. Антракт! Мотай отсюда, журналист.
– Кого? – спросил тихо Гуров, понял, что спешить некуда, его журналистская деятельность закончилась. Хотел взять Капитана под руку. – Пойдем потолкуем, Алексей Иванович.
Капитан руку отстранил, с места не двинулся, дернул подбородком и повторил:
– Мотай отсюда, чтобы я тебя тут больше не видел! Иначе я ребятам прикажу, так тебя на шрифты разберут!
Они стояли друг против друга, глаза в глаза, неподвижно, Капитан гонял на скулах желваки, лицо сыщика было неестественно бесстрастным. Гуров чувствовал, что за ними внимательно наблюдают и одна пара глаз принадлежит убийце, что легенда все равно испарилась, но объясняться с Капитаном на зрителях ему не хотелось.
– Уважаемый Алексей Иванович, вам лучше отойти со мной в сторонку, – тихо, очень жестко, как он умел при необходимости говорить, произнес Гуров, повернулся к Колесникову спиной и пошел в полутемный пустой коридор. Когда он дошел до поворота, то остановился и обернулся.
– Ну? – Капитан подошел, смотрел даже не неприязненно, а просто с ненавистью. – Ты меня не уговоришь, тем более не запугаешь. Уматывай!
Гуров выдержал паузу, почесал седеющий висок и молча протянул служебное удостоверение. Капитан, упрямо набычившись, удостоверение отстранил.
– Не интересует, хоть из ЦК, тут я хозяин!
– А вы поинтересуйтесь, может, выяснится, что в данном случае хозяин не вы, а я?
– Ну? – Колесников взял удостоверение, глянул небрежно, раскрыл, нахмурившись, поднял взгляд на сыщика, снова уткнулся в документ, даже пошевелил губами, читая, тяжело выдохнул, и плечи его опустились, литая фигура обмякла, он сунул удостоверение Гурову и невнятно произнес:
– Ну, коли полковник да по особо важным, валяй, конечно, командуй. Так вы, значит, знали, что у меня тут убивать будут. Молодцы, конечно, что и говорить. – И пошел по кругу в обратную сторону.
– Где Фрищенко? – спросил Гуров, следуя за Капитаном.
– Там, у медведей, где ж ему быть?
– Говорил ему, упрямцу, выставь в цирке опера, чтобы фонарем светился.
– Он не опера, майора выставил, – буркнул Колесников через плечо.
– Сейчас я ему башку оторву, тугодуму!
– Вот это не выйдет, – обронил Колесников, подходя к своим сотрудникам, которые расступились, пропуская директора и Гурова.
Сыщик увидел милицейский, затем прокурорский мундир, белый халат, тело на полу и опустился на колено, заглянув в лицо. Майор Фрищенко смотрел на полковника Гурова спокойно. Уж сколько перевидел сыщик покойников, но впервые увидел мертвого человека с таким спокойным лицом и широко открытыми глазами.
– Я и до вскрытия могу сказать, – произнес мужской голос над головой Гурова, – проникающее ранение прямо в сердце, умер мгновенно.
Гуров сел на пол, провел рукой по лицу покойного, закрыл ему глаза, тяжело откашливаясь, сказал укоризненно:
– Как же ты позволил, Семен? Ты же был сыщик.
– А вы кем будете? – спросил стоявший над Гуровым подполковник.
Сыщик поднял голову, взглянул на коллегу, поднялся, машинально отряхнул плащ и ответил:
– А черт его знает, кем я буду? Скорее всего покойником. Вот устану до крайности и позволю себя зарезать, как Семен. – Он жестом подозвал коллегу, отвел в сторону, предъявил удостоверение.
– Давно приехали, почему не представились? – начал было выговаривать подполковник, но смешался. – Ну, вам виднее… Только вот видите, что получается, я обязан доложить.
– Докладывайте, – вздохнул Гуров. – Видно, больше ничего не умеете. – Махнул рукой и направился к железной двери, на которой висела табличка: «Осторожно, хищники».
Рогожин пил чай, увидев вошедшего Гурова, ногой выдвинул из-под стола табурет, кивнул седой головой. Гуров молча сел, подвинул хозяину пиалу, сказал:
– Налейте чайку, что ли.
– Может, чего другого?
– Чайку. Кто нашел?
– Не знаю. – Рогожин пожал широкими плечами. – Услышал голоса, шум, вышел, уже народ толпится, позвонил.
– Он к вам не заходил?
– Нет.
– Вы его знали?
– А то! Семен же местный, я его пацаном помню.
– Почему его убили? – спросил Гуров. Поняв идиотизм своего вопроса, зло добавил – Вы, Михаил Семенович, не до конца искренни, что-то умалчиваете. Двух человек убили, будем ждать продолжения?
– Ты бы ехал, сынок, в Москву, не болтался бы тут, словно клоун-помеха. – Рогожин начал было наливать чай, передумал, пиалу отставил в сторону.
– Мысль хорошая, чуть запоздала только, – спокойно ответил Гуров, который уже взял себя в руки, начал работать. – К вам перед убийством никто не заходил?
Рогожин не ответил, начал убирать со стола посуду.
– После убийства Ивана к вам никто ни с какими предложениями не обращался?
Рогожин вновь не ответил, было ясно, что он разговаривать не будет. Сыщик понял, что старый артист неожиданно стал противником, и, проверяя мелькнувшую мысль, спросил:
– Полученное письмо от руки написано или на машинке?
Огромная лапища артиста дрогнула, чуть не выронила пиалу, он шагнул к Гурову. «Врежет он мне сейчас по башке, и врача звать не надо», – подумал сыщик, но сидел неподвижно и упрямо продолжал:
– А письмо вы сразу сожгли и вон в то ведро пепел выбросили. – Он указал на стоящее в углу ведро.
Рогожин наконец сообразил, что молчанием выдает себя больше, чем любыми словами, и глухо заворчал:
– Сказано тебе, вертайся в Москву, свет гаснет, публика – по домам.
Гуров встал, поднял голову, посмотрел Рогожину в глаза.
– Знаете, что Петр Николаевич, посылая меня к вам, сказал? Рогожин из цельного куска сделан, ни сучка, ни зазубринки. А оказывается: был дуб, да стал трухлявый пень!
– Да я тебя! – Рогожин сжал пудовые кулаки.
Гуров был на голову ниже, но ухитрился посмотреть на артиста сверху вниз.
– На чем же вас, такого здорового, поймали? За свою штопаную шкуру вы не испугаетесь. Купить вас уже пытались. Так на чем? – Сыщик повернулся, взглянул на клетку, на громоздящуюся за решеткой бурую гору.
– Конечно, – Гуров кивнул. – Тоже мне, бином Ньютона. Видно, они не больно умны, что так поздно сообразили. Им с этого следовало начать, а не пытаться отравить, тем более стрелять.
Рогожин опустился на скамью, свесил между колен тяжелые руки.
– Уйди от греха, ей-богу, зашибу.
Сыщик не верил, что добьется признания, но отступать не хотел.
