– Но себе оставляет.
– Обязательно. Однако факт, содержит совершенно чужую семью, себе оставляет на пропитание. – Классик задумался. – В подвале он припрятал на черный день. Так русский же мужик, коль возможность есть, значит, непременно. Жизнь напугала, он иначе не может. Саша способен убить, только защищая семью. А за деньги – нет, головой отвечаю.
– Спасибо. – Гуров хотел коньяк отдать, но, взглянув в умиротворенное лицо артиста, решил, что еще рано. – Разрешите прилечь на часок, дверь заприте, если явятся, я отобьюсь и уйду. А вы заявите, держал под угрозой оружия.
– Ложитесь, только учтите, там много людей спало. А что ответить, я сам соображу.
Гуров улегся за китайской ширмой на широченную низкую кровать, и сон, ничего не зная о транквилизаторах, поднялся изнутри и опустился сверху, запеленал. Последнее, что сыщик слышал, был вкрадчивый, укоризненный голос артиста, который доверительно беседовал сам с собой:
– Нехорошо, Классик, нехорошо, обидел человека.
– Разве можно обидеть танк?
– Чего ты говоришь, Классик. Твой гость – человек, только очень несчастный…
Он проснулся, выскочил из кровати, как из окопа, непроизвольно выхватил пистолет, бросил взгляд на свой ящичек. Не выходя из-за ширмы, прислушался. Тишина. Окна залепил утренний туман, они смотрели слепо, словно сквозь бельма. Сыщик вышел на середину комнаты. Артист все так же сидел в кресле, только руки его не лежали спокойно на подлокотниках, а судорожно обхватили плечи. Гуров посмотрел на стенные ходики, на свои часы, было начало девятого, до прилета Орлова оставался час. Сыщик проспал около трех часов, чувствовал себя превосходно.
– Доброе утро, Николай Иванович.
Артист приоткрыл глаза, кивнул, челюсти мелко дрожали, через силу он улыбнулся и спросил:
– Как спали?
– Отлично, у вас превосходная кровать, понимаю девочек, которые заскакивают к вам отдохнуть. – Сыщик подошел к раковине, взял стакан, начал его мыть.
– Вы не стесняйтесь, я бы все равно лечь не смог, мне сейчас только сидеть.
– А я знаю и не стесняюсь. – Сыщик вынул фляжку с коньяком, фляжка была заморская, изогнутая, чтобы удобней улечься в кармане, вмещала 0,7 литра. Гуров умел обращаться с больными алкоголем, налил граммов шестьдесят, зная, артисту сразу больше не выпить.
– Это что? – Классик взял поставленный перед ним стакан, поднял, поставил, виновато улыбнулся.
– Отличный напиток, – ответил сыщик, отошел к окну.
Когда артист с этим номером справился, Гуров тут же налил ему вторую порцию. После третьей дозы и небольшой паузы Классик легко поднялся, вытянулся тонким сильным телом.
– Случалось, что незваные гости меня обворовывали, допивали неприкосновенный запас, – сказал он и рассмеялся. – Редко кто принесет с собой… И вдруг – французский коньяк! – Он внезапно притих, смахнул с лица выступивший пот, спросил: – И что дальше?
– Мне нужен телефон, – ответил Гуров.
– Понятно. Можно позвонить от Сильвера. Конспирация бессмысленна, после звонка Капитана они понимают, что здесь именно вы, но если желаете… Минуточку.
Артист вышел, тут же вернулся, принес телефонный аппарат, подключил в свою розетку.
– У нас параллельный, но мой сперли, я все собирался купить, а теперь цены, сами понимаете. Могу я чем помочь?
Сыщик задумался, ответил таким тоном, будто его долго уговаривали, наконец уговорили.
– Ну, если так хочется, зайдите в цирк, осмотритесь по дороге и в самом здании. Если увидите хоть одного постороннего человека, позвоните сюда, выждите два гудка и положите трубку.
Артист кивнул и вышел. Гуров позвонил Юдину, услышав ответ, спросил:
– Ты один?
– Да. А ты живой?
– Абсолютно.
– Лев Иванович, подробности при встрече, а сейчас должен вас огорчить. Туман, наш аэропорт не принимает. У моего знакомого нервишки не очень, может посадки не дождаться и вернуться в город.
– Понял. – Гуров растерялся. Что не прилетит возможный свидетель, конечно, плохо. А вот что в ближайший час здесь не появится генерал Орлов, так это просто беда.
– Извини, Борис Андреевич, тебе придется в гостинице задержаться, иначе меня убьют. Правда, если ты и останешься, шансов у меня тоже немного, но все-таки.
– Что мне делать?
– Ждать. Придумай себе какое-нибудь занятие, из номера не уходи.
– Хочешь, я вывезу тебя из города?
– Возможно. Я обдумаю. Жди.
Сыщик прошелся по комнате. Тревожно вздыхали рассохшиеся половицы. Уехать заманчиво, хотя и не так просто, как полагает Юдин, уж его роскошная машина для такой цели абсолютно не годится. Как бы дороги ни контролировали, выехать из города он сумеет. Все бросить? Обождем, решил сыщик, обождем прибытия московского рейса.
День не складывался изначально. После звонка Левы уснуть не удалось, повертевшись с боку на бок, Орлов поднялся. Тут же на кухне появилась жена. Она привыкла, тридцать два года кого угодно приучат. Ничего не спрашивая, не смотря укоризненно, даже улыбаясь, приглаживала короткие седые волосы. Орлов тщательно выбрился, наодеколонился, состроил в зеркале рожу, начал конструировать легенду для начальства. Нет на свете такого генерала, у которого не было бы начальника. Лева тоже хорош, пора бы к нему привыкнуть, ан нет – не получается. Срочно прилетай да еще возьми с собой прокуратуру и старшего офицера из инспекции! Можно подумать, что Лева вырос не под боком, между рядами колючей проволоки, где любой шаг в сторону расценивается как побег, а на грядке у рачительного хозяина, где его растили, холили, прикрывали пленкой от дождя, заботливо оберегая даже от легкого майского ветерка. Надо раз и навсегда зарубить на этой «картофелине», Орлов, продолжая смотреть в зеркало, дернул себя за нос. Ты Гурова не поймешь никогда, живи спокойно, уверенный, что левая рука – слева, а правая – справа, а на мнение Левы тебе начхать. Он человек ненормальный. Ты же, генерал, не объясняешь больному, что он не Наполеон Бонапарт. Нет? Так чего к Леве пристаешь? Нет, ну, хорошее дело: прилетай, возьми c собой, я гарантирую… Чушь собачья…
Орлов вышел из ванной расстроенный и сердитый, жена поняла, но спросила буднично:
– Яйцо сварить или лучше яичницу?
– Без разницы, малыш, – буркнул Орлов. – Мне надо отъехать на пару дней, подскажи, что начальству наврать?
– Левины штучки, – убежденно сказала жена. – У него всегда не как у людей. – И забеспокоилась: – Он нездоров?
– Раз звонит, значит, в порядке.
– Ничего не значит, может лежать простреленный.
– Тьфу на тебя! – раздраженно сказал Орлов. – Так что начальству сказать?
– На здоровье внуков сослаться? Грех, – начала рассуждать жена, обжаривая на сковородке хлеб и заливая его яйцами. – Скажешь, приболел, начнут трезвонить, могут и явиться. Вот! У нас нет дачи. Тебе предложили участок, пятнадцать соток, километров за восемьдесят, ты поехал взглянуть, обсудить.
– Не поверят…
– А это дело ихнее, Петр. Ты сказал, а они как пожелают. У тебя отпуск за прошлый год негуляный.
– Да… Среди ночи на участок – мысль интересная, – усмехнулся Орлов и позвонил своему заму.
Трубку не снимали, но Орлов был человек последовательный, трубку положил на стол рядом с тарелкой и занялся яичницей. Наконец трубка забормотала, Орлов прижал ее плечом и услышал:
– Ну, чего молчите? Кто это?
– Некто Орлов, зовут Петр Николаевич. Неужто разбудил?
– Петр Николаевич, извините, но креста на вас нет! Где горит?
– Это на вас, полковник, креста нет, – уже серьезно заговорил Орлов. – Врач, пожарник и оперативник
