Гэллинджер.
Моя память была подобна окну, заподнениому туманом. Но внезапный порыв ветра развеял его. И я вернулся на шесть лет назад.
Я был студентом факультета восточных языков Токийского университета. Два вечера в неделю я посвящал отдыху – занятиям джиу-джитсу. Я вспомнил себя в один из таких вечеров в стойке кодокана посреди тридцатифутового круга,. в кимоно, перечеркнутом коричневым поясом. Я был ик-киу, на одну ступень ниже черного пояса. Коричневый иероглиф у меня на груди гласил «джиу-джитсу». Я овладел одним из приемов этой борьбы, невероятно подходящим к моим данным, которым и побеждал в поединках.
Но в жизни я никогда не применял этот прием, к тому же у меня лет пять не было никакой практики. Я чувствовал себя совершенно не в форме, но попытался сосредоточить всего себя в «цуки-но- кокоро» – «сердце луны», представляя себя луной, целиком отразившейся в Онтро.
И голос из прошлого сказал мне:
– Хаджиме – начинайте.
Я принял стойку неко-аси-даси – кошачью, и в его глазах мелькнуло удивление. Он осторожно отступил назад, а я в это мгновение сделал шаг ему навстречу.
Мой коронный удар!
Левая нога взлетела вверх, словно лопнувшая пружина. В семи футах над полом она встретилась с его челюстью в тот самый миг, когда он пытался уйти от удара.
Голова Онтро запрокинулась, и он упал как подкошенный. Улыбка исчезла с его губ. Все идет как надо, подумал я. Мне очень жаль, старина.
Но когда я перешагивал через поверженного гиганта, он, хотя и был без сознания, каким-то образом схватил меня и повалил на пол. Ни за что бы не поверил, что после такого удара у него еще останутся силы продолжать бой. Я был вынужден ударить снова.
Его рука обхватила мою шею прежде, чем я успел что-то понять.
Ну нет! Нельзя погибать так бесславно!
Казалось, на моем горле сомкнулся стальной обруч. И тут я понял, что действия его могучего тела не более чем рефлекс, выработанный бесконечными годами тренировок. Однажды я уже видел такое. Человек умер из-за того, что в бессознательном состоянии продолжал поединок, а его соперник решил, что нокаута нет и ударил еще раз.
Но случается это редко, очень редко. Я уперся локтями в его ребра и откинул назад голову. Хватка ослабла, но недостаточно. Мне очень не хотелось, но пришлось сломать ему мизинец. Руки разжались, и я освободился. Он лежал неподвижно, лицо его было бледно, как мел. Все лучшее в моей душе стремилось к поверженному гиганту, защищавшему свой народ, свою религию и виновному лишь в выполнении приказа. Как никогда я был зол на себя за то, что не прошел мимо Онтро, а перешагнул через него.
Я подошел к своим вещам, уселся на ящик с аппаратурой и закурил.
Нельзя входить в Храм до тех пор, пока не успокоится дыхание и пока мне не придет в голову, что сказать им.
Как убедить целый народ не совершать самоубийства. А вдруг…
… Вдруг это уже произошло? И что будет, если я прочту им книгу Экклезиаста? Если я открою им еще более великое произведение, чем созданное Локаром, – но мрачнее и беспросветнее, если я скажу, что мой на– род не послушал даже этого великого поэта, что отказ от его учения возродил нас и привел к Небесам…– быть может, они поверят мне и изменят свое решение?
Я раздавил окурок о мозаичный пол и достал блокнот, чувствуя, как во мне начинает закипать странная ярость.
И я направился в Храм читать Черную Проповедь по Гэллинджеру из Книги Жизни – и темнота окружала меня и была во мне. М'Квайе нараспев читала Локара, и роза в правой руке прятала ее глаза. Я вошел.
Сотни босых людей сидели на полу. Мужчин было немного, и ростом они не превосходили женщин. Я не снял обувь. Ну, вперед, – усмехнулся я. – Со щитом или на щите!
Дюжина старух замкнула М'Квайе в полукруг. Те самые Матери.
Бесплодная планета, иссохшие лона, зола и прах. Я направился прямо к ним.
– Умирая сами, вы обрекаете на смерть и свой народ. Эти люди, возможно, не знали того, что испытали вы – радостей и печалей, и всего, что делает жизнь жизнью… Но это неправда, что вы должны умереть, – теперь я обращался ко всем, – ибо те, кто требуют гибели, лгут. Бракса знает это – знает и носит ребенка…
Они продолжали сидеть все так же безмолвно, подобно рядам бесстрастных Будд. Лишь М'Квайе вздрогнула и отступила внутрь полукруга.
– … моего ребенка! – продолжил я. Интересно, как оценил бы эту проповедь отец?-… И все ваши молодые женщины могут рожать. Бессильны только ваши мужчины. А если вы позволите врачам следующей экспедиции обследовать вас, возможно, удастся помочь и мужчинам. Но если помочь им уже нельзя, то вы сможете рожать детей от землян.
А мы не ничтожный народ с окраины Вселенной. Тысячи лет назад Локар нашего мира создал книгу, утверждающую, что все мы – ничтожества. Он говорил то же, что и ваш, но мы не поверили ему – вопреки эпидемиям, войнам и голоду. Мы выжили. Мы одну за другой победили болезни, накормили голодных, покончили с войнами и уже давно живем без них. И возможно, когда-нибудь мы победим их бесповоротно.
Мы преодолели миллионы миль пустоты. Достигли иного мира. А наш Локар говорил: «Что пользы человеку от трудов его, которыми трудится он под солнцем?»
И тайна в том, – я понизил голос до полушепота, – что он был прав! Это суета, это гордыня! Высокомерный рационализм всегда нападает на пророков, мистиков, богов. Это наше богохульство, которое сделало нас великими, которое поддерживает нас в настоящем и поддержит в будущем, богохульство, которого боги втайне ждут от нас. Трижды богохульство – произносить истинно священные имена Божий!
Пот заливал мне глаза, и на миг я замолк. Но только на миг.
– Вот книга Экклезиаста, – сказал я и начал: – Суста сует, говорит Проповедник, суета сует, все суета. Что пользы человеку…
И тут я увидел Браксу, восхищенную и сосредоточенную.
Больше всего на свете хотел бы я знать, о чем она думает сейчас.
… А я опутывал себя в часы ночи, словно в черную нить…
О, это было долго! Пришел день, а я все говорил. Я дочитал Экклезиаста и продолжил тем, что мог добавить сам.
Когда я закончил и это, вокруг по-прежнему стояла тишина.
Будды так и не пошевелились. А затем М'Квайе подняла правую ладонь. Одна за другой Матери сделали то же самое.
Я понял, что это значит.
Довольно. Перестань. Остановись.
Это значит, что я проиграл.
Что все было напрасно.
Я медленно вышел из комнаты и тяжело опустился на пол возле своих вещей.
Онтро исчез. Хорошо, что я не убил его тогда…
Минула еще тысяча лет, и в комнату вошла М'Квайе.
Она произнесла:
– Твоя работа закончена.
Я не пошевелился.
– Пророчество сбылось, – продолжала она. – Мой народ ликует. Ты победил, святой человек. Теперь покинь нас.
Мой разум в это мгновение напоминал проколотый воздушный шарик. Я вдохнул в него немного
