молчаливого мужика, так как командовал другой, тот круглолицый опер с Киевского вокзала. Затем круглолицый отступил в тень, кивнул на этого и в своей задушевной ментовской манере сказал:
– Аким, запомни дядечку, он мужик не очень плохой. – Причем физиономия мента говорила об обратном. – Он хочет с тобой завтра утром встретиться, поговорить о футболе.
Дядечка, который «не очень плохой», назвал время, место, модель, номер своей машины и ушел.
– Так я соскочу, только меня и видели! – Аким разозлился на бездушный, безапелляционный тон мужичка.
– В Америку! – Знакомый мент азартно кивнул. – Только сегодня, Аким! На завтрашний рейс ты уже не успеешь. – Улыбочка у мента куда-то девалась, он посмотрел на высокого в туго подпоясанном плаще, который курил неподалеку. – Ты приди минут за пять до назначенного срока и не шали. Советую. Очень.
Вчера виделись, сегодня долго говорили. Аким только узнал о новом знакомом, что зовут его Львом Ивановичем. Человек он спокойный, неторопливый, а в лицо ему как-то не глядел. А сейчас глянул, и стало муторно, вспомнил Галея с его мертвым оскалом. Он вновь взглянул на Гурова и впервые подумал: «А ведь передушит, как котят!»
Неожиданно глаза у Гурова посветлели, лицо преобразилось, стало вроде даже красивее, а сказал он странное:
– Ты береги себя, Аким. Людей не обижай, а чужое брать грех! Ну, с богом!
Галей приехал из Петербурга, как и положено, утром. В утренних газетах о смерти Яшина не сообщалось. Особенно внимательно Галей просмотрел «МК», там тоже ничего. О взрыве «Мерседеса» тоже нет. Значит, не успели, новости в газету позже попадают.
Встреча с Акимом была назначена на семь часов. И хотя Галей знал, что партнер на встречу не придет, сам явился вовремя, занял тот же столик, сделал скромный заказ. Надо отсидеть положенное, поесть, выпить. А то вдруг покойник кому из своих шепнул, что будет здесь около девятнадцати. Если Галея не будет, поймут, что знает: Аким погиб. А Галею знать об этом было рановато.
Он выпил водки, потрошил безвкусный салат, когда к нему подошли двое, лет по двадцати, плотненькие, уверенные.
– Борис Сергеевич? – спросил один, опуская руку в карман.
– Ну? – Борис звякнул стволом пистолета по ножке фужера. – Руку не вынимай, почеши промежность.
– Вам передать велено. – Гонору у подошедшего заметно убавилось.
– Говори.
– Так предмет передать, а он в кармане.
– Вынь аккуратно, не дергайся. – Борис снял предохранитель, взвел курок. – Положи на край стола.
Парень аккуратно вынул из кармана небольшой, завернутый в газету предмет, который походил на плитку шоколада.
– Разверни. – Галей вновь тронул стволом пистолета ножку фужера.
Парень развернул газету, на столе лежала пачка долларов в банковской упаковке, один угол которой был надорван. Соседние столы были пусты, а два стола у окна обедали и не обращали на происходящее внимания.
– Кто передал? – спросил Галей, хотя ответ уже знал.
– Человек велел передать. Сказал, вы его знаете.
– Когда он послал вас?
– Часа два будет.
– Сегодня?
– Ну.
– Идите. – Галей выждал, пока гонцы Акима уйдут, выпил рюмку водки, взял «куклу», внимательно оглядел, отметив, что исполнена она мастерски, убрал в карман.
Значит, Аким жив. И Яшин тоже жив, иначе Аким явился бы не один, последовала разборка. Что человек не взорвался в машине – случайность, тому много причин. А вот почему он с операции соскакивает и даже объясниться не захотел? Ясно одно: искать Акима, пытаться его вернуть – дело безнадежное и опасное. Конечно, заминировать тачку Акима мог кто угодно, ничто на Галея не указывает. Но оправдываться, объяснять что-либо, выяснять, в какой момент так отлично поставленное дело пошло наперекосяк, значит, терять лицо. Акима-Лёнчика следует забыть. Значит, он, Галей, вновь один. А эти фраера остались непугаными идиотами. Их следует встряхнуть!
На следующий день, во вторник, «непуганые идиоты», правда не в полном составе, собрались в кабинете следователя Гойды.
Финансиста Якушева не было в Москве. Гуров не мог пригласить Яшина, потому что официальный допрос последнего приводил к обязательному возбуждению уголовного дела. Гуров ему позвонил, выслушал невнятные объяснения о крайней загруженности и оставил вопрос открытым. Чтобы прикрыть отсутствие одного, приняли самоотвод и Анатолия Трофимовича Барчука: высокий чиновник, коллегия и прочая словесная шелуха.
Следователь Гойда многого не знал, да и знать не хотел, так как, будучи прокурорским чиновником, должен был бы реагировать на происходящее соответственно с законом. Мент, то есть Гуров, тоже лицо официальное, но к ментовским штучкам, к сожалению, привыкли.
Так что к двенадцати часам во вторник в кабинете Гойды собрались помощник Президента Ждан, почему-то с женой (на самом деле не почему-то, а так настоял Гуров) и депутат Госдумы Олег Кузьмич Еркин.
– Здравствуйте, рассаживайтесь. – Гойда надел по такому случаю штатский пиджак, словно от этого переставал быть чиновником прокуратуры.
– До каких пор будет твориться беззаконие? – Если бы Вероника не выплюнула эту фразу с ходу, то, возможно, задохнулась бы. – Пока нас всех не перестреляют?
Прокурорское сердце требовало свято блюсти даже букву закона, и следователь, чтобы как-то оправдать свое бездействие, извинился и вышел.
– А вы, как я понимаю, простой милиционер, – заявила мадам Ждан Гурову. – Вроде тех, что гуляют в метро и под фонарями. Только чином повыше.
– Вера! – одернул ее муж.
– Пусть, я привык, – усмехнулся Гуров. – Гражданку тоже понять можно, она закон нарушила и, как вести себя дальше, не знает.
– Кто нарушил? Я вас привлеку за клевету!
– В данном кабинете привлекать может лишь один человек, но он вышел. А я могу лишь пригласить милиционера, который вокруг фонаря ходит, и препроводить вас в острог. Часика так на семьдесят два, пока следователь не решит вашу дальнейшую судьбу.
Задача Гурова была простая и сложная одновременно. Вывести из себя экзальтированную дамочку – дело нехитрое. Но как заставить ее проговориться, что она дала «куклы» Яшину, не упоминая его фамилию?
– Простите, – вмешался Ждан, – но это уже запугивание свидетеля.
– Свидетеля чего? Гражданка, когда официально допрашивалась, дала заведомо ложные показания. Второго апреля вы получили письмо определенного содержания. И данный факт от следователя скрыли. В протоколе имеется прямой вопрос и подпись гражданки Ждан. Кстати, вы, Юрий Олегович, можете быть привлечены по аналогичной статье.
– А я не могу! – выкрикнул Еркин. – Я депутат Думы.
– Верно, Олег Кузьмич. Депутат Думы может безнаказанно врать и совершать более тяжкие преступления. Вы – народный избранник, вам народ разрешил.
– Тихо, тихо! – Ждан выставил ладони. – Не будем горячиться, разберемся по существу. В нашем присутствии был убит человек, именно по данному вопросу мы и приглашены к следователю прокуратуры. Какое отношение имеют к убийству какие-то письма? Кого касается, что мы их получали или не получали?
Почувствовав почву под ногами, Ждан пошел дальше, шагнул туда, куда шагать ему не следовало.
