– Идиотский вопрос, естественно, миллионы сильнее, – ответил Станислав.
Гуров убрал руку, несколько секунд слушал Турова, затем снова прикрыл трубку рукой.
– Очень гневается, грозится снять погоны.
– Ну, это он хватил. У тебя, Лев Иванович, слишком маленькие погоны. Стрелять из пушки по воробьям просто смешно, – философски изрек Станислав.
Гуров вновь убрал руку и закричал в трубку:
– Я устал! Не знаю, что у вас получится с моими погонами, но я сейчас пришлю к вам людей, и вас поместят в острог на нары. За дачу заведомо ложных показаний вы отсидите суток трое на тюремной баланде. Пока это ваш братец раскрутит колесо своих связей, я соберу журналистов.
Семен Петрович Ярцев зашел в кабинет заместителя директора фирмы, поклонился и сел в кресло без приглашения. Для себя отставной полковник уже решил расстаться с хозяевами без печали. Хозяин кабинета Степан Степанович страдал комплексом маленьких мужчин, а бывший розыскник был если не высок, то крепок и кряжист. И Кротов воспринял приход мента недоброжелательно. Странно, Ярцев за прошедшее время тихую посредническую фирму, занимающуюся различными делами, только что гробы не закапывали, невзлюбил, а маленький зам проникся к корявому жесткому мужику уважением, даже симпатией.
– Ну, что скажете нового, милейший? – захрипел Ярцев и шумно откашлялся.
– Новости у оперативников, – хозяин снял очки, потер переносицу. – Беда ваша, Петрович, в том, что, покинув родную милицию, вы решили, что обрели свободу, можете делать и говорить то, что считаете нужным. Вы наивны, батенька. Ваши жулики и другие душегубы за тридцать лет сделали вас человеком мягким, излишне много думающим. Подобного не может себе позволить никто, даже Президент.
Хозяин надел очки, выпрямился в кресле, взглянул на полковника свысока.
– Но кое-каких положительных сдвигов в нашем могильнике вы добились. Наши женщины стали улыбаться, иногда носить обтягивающие брюки и короткие юбки, а ваш покорный слуга, – он привстал и поклонился, – порой днем выпивает.
– Долго ты разбегался, мог сразу сказать. – Ярцев подошел к шкафу, открыл дверцу бара, сделал две порции виски, минеральную налил в отдельные бокалы. – Мне поднести не трудно, но ты лучше вылези из- за стола, выпей оперативно у стойки. Кто зайдет ненароком.
Они молча выпили, хозяин с лицом отличника, прогулявшего урок, вернулся на свое место.
– Так какие новости у оперсостава? – спросил он, вытирая платком губы, сунул в рот знаменитый «Орбит без сахара».
– Да вы наверняка уже знаете, шеф. По тропинке, проложенной гением сыска Узловым, сунулись неразумные ребята. Налетели на парней Гурова, он и сам на месте некстати оказался, двоих убили, четверых повязали. Бандиты ранили постороннюю женщину и пацана.
– Да он что, ваш Гуров, Господь Бог, что ли?
– Я говорил, против него выступать не стоит. Он в другой весовой категории. Считайте, я вам людей сэкономил. И деньги, само собой. Можете мне премию выписать. А вы меня увольнять собираетесь.
– Я вам в начале беседы сказал: начальству следует говорить не правду, а то, что начальство желает слышать.
– Ведомо, – Ярцев выпил один. – Я считаю это основным пороком российского общества. Он пронизал именно все общество, начиная от малюсенького клерка, кончая Президентом. Если в работе человека ценится подхалимаж и угодничество, а не творческая дерзость и разумный риск, ничего путного построить невозможно. Сменят Правительство, Президента, приедут другие, но если принцип оценки работы человека останется прежним, то и результат будет незыблемым.
– Петрович, я пригласил вас для того, чтобы сообщить: фирма отказывается от борьбы против Гурова. В принципе, вы оказались правы…
– Но это не значит, что мне простили упрямство и отказ выполнять указания руководства, – Ярцев рассмеялся. – Надеюсь, вы не собираетесь нарушать договор. Мне деньги нужны.
– Вот деньги вы и получите. Можете получить сегодня, – сказал Кротов грустно.
– Так не пойдет, я не кухарка, не дворник – дали рубль, прогнали со двора. Был уговор – испытательный срок. Столько я и отработаю, тогда и получу, передайте шефу: Ярцев, конечно, не Гуров, но лучше не связываться.
Ярцев отправился в свой кабинет, а Котов прошмыгнул к хозяину, который в этот момент разговаривал по телефону, жестом пригласил заместителя сесть и помолчать.
– Я понимаю, Илья Петрович, готов содействовать, только возможности у меня не велики.
Кротов понял, что шеф разговаривает с самим Рябовым.
– Сожалею, но с Ильёй Ильичом у меня никаких отношений. Выражаю свои соболезнования, уверен, все закончится хорошо, – шеф положил трубку, молча смотрел на заместителя, затем спросил: – Вы разговаривали с милиционером, расстались мирно?
– Ничего подобного, Марк Михайлович, – ответил Кротов. – Отставник сказал, что он человек слова, – служит весь испытательный срок. Если желаете с ним поговорить…
– Нет уж, увольте. Мне непонятно, вы ясно сказали ему, что деньги будут уплачены за весь оговоренный срок? – Агеев раздражался, назревал скандал. Неожиданно Кротов, в жизни не сказавший начальнику слова поперек, слегка повысил тон:
– А вы, уважаемый Марк Михайлович, пригласите Ярцева и самолично разъясните, может, я по глупости не понял чего?
Главный повел длинным носом, принюхивался, может, что горит?… Почему вдруг каждый желает по любому вопросу личное мнение иметь? Паленым не пахнет, а бардак явный, так в чем дело?
