наливали. А вчера, еще засветло, подкатила машина, похожа на вашу, вот я номер записал, – мужичок протянул обрывок бумаги. – Приехало трое, может, четверо. Из хаты доносился шум, видно, пили сильно, темень сгустилась, машина уехала, фарами брызнула, цепями лязгнула, гостей увезла.
– Всех? – с надеждой спросил Гуров.
– Нет, только тех, что приехали, двое остались.
– Так уже темно было, как же вы разглядели?
Мужичок кривился, теребил бороду.
– Не обижайтесь, говорите, я слушаю. – Гуров бросил окурок, зажег новую сигарету, угостил мужичка, услужливо дал прикурить, чем снискал уважение.
– Я, начальник, сам по молодости не без греха, почуял неладное. Ну, отвязал своего Мишутку, двинул к Егоровне. В хате топор вешай, надымлено, водярой воняет, дух не перевести. Два парня и Егоровна еще теплые, но уже. – Он перекрестился. – То ли водка дурная, то ли что еще. Пойдемте, покажу.
Смотреть на трупы было неинтересно. Гуров приказал собрать со стола посуду, упаковать, забрать трупы молодых, дал двести тысяч рыжебородому, попросил схоронить Егоровну.
Возвращались на скорости, трупы еще не пахли, но действовали на оперативников гнетуще. Плохие люди придумали, мол, человек к смерти привыкает.
Ни черта похожего, оперативники смерть за время службы повидали разную. Честно сказать, убитых не жалели, но смерть ощущали, каждый по-своему винил себя, что везут не живых, а мертвых.
«Не отомстил, прошляпил, – думал Котов. – Как супруге в глаза смотреть буду?»
«Ночью, когда Гуров распорядился начать, с города, обрадовался, – корил себя Нестеренко. – Уж больно не хотелось в деревню ехать».
«Ты второй номер, Станислав, – злился Крячко. – И нечего с глупыми советами лезть. „На столе посмотри, затем только под столом“. Чуял, лодырь, что Гуров хочет сразу в деревню махнуть».
«Виноват всегда старший, таков закон, – рассуждал Гуров. – Все правильно. Ты, сыщик, чуял, следует ехать, тянул, вдруг обойдется, убийцы проявятся в Москве. А „вдруг“ ничего хорошего не случается. Напрасно свидетелей устанавливали, убийц выявляли… С начальством переругался, Горсткову кланялся, все зазря. А начальнику МУРа я припомню. Оперов хороших не дал, а я ему подарок на блюдечке преподнес.
Он теперь проведет опознание покойников, которых мы разыскали и привезли. Опознавать станут свидетели, которых опять же раскопали и охраняли. Они, белоручки, бумажную работу проведут и уголовное дело по факту убийства трех человек закроют. А возможно, еще и схимичат, припишут к раскрытым. Всякое случается».
Глава 5
Толик Агеев не замечал перемен, которые происходили с ним в последнее время. Всегда подтянутый и хорошо одетый, с гордо поднятой головой, он стал еще спокойнее, приобрел в движениях некую медлительность, стал еще молчаливее, говорил лишь по делу, делая паузы. Он чувствовал, отношение к нему окружающих изменилось. Данный факт его радовал и злил одновременно. Его, как и многих, пригласили на опознание трупов Алексея и Виктора, привезенных ментами из деревни.
Менты утверждали, что парни отравились водкой-самопалом, такая версия Толика вполне устраивала. Но если отравление, которое порой случалось и никого не удивляло, то почему в морге присутствовал пожилой майор, начальник розыска отделения милиции? Почему он подчеркнуто не смотрел на Толика, различные вопросы задавал многим, только не Агееву? А в глазах рядовых из группировки появился страх, отношение парней к Толику неуловимо изменилось. Если раньше они хотя и разговаривали с ним почтительно, но как с равным, только более умным, то теперь они его явно боялись и незаметно сторонились.
Толик гордился своим мастерством, неугодных и опасных удалось ликвидировать руками троих отморозков, которые в группировке не состояли, но очень хотели встать в ее ряды. И он устроил им нечто приемного «экзамена». Все прошло без сучка и задоринки. Менты напали на след убийц необыкновенно быстро, шерстили их московские связи.
Толик чувствовал, вот-вот сыскари появятся в дальней деревне, ареста исполнителей допустить было нельзя. И он, Толик Агеев, опередил людей знаменитого полковника. Толик победил, и сознание своей победы, значимости согревало. Он не имел опыта рецидивиста, не прошел тюремной и лагерной школы, однако чувствовал, праздновать полную победу еще рано. Слишком быстро менты оказались в деревне, привезли и опознали трупы. Никто не говорит об убийствах, тогда почему такая оперативность и слаженность в действиях ментов? Ну, отравились парни водкой, таких случаев навалом, менты к подобным отравлениям относятся равнодушно. Почему трупы не захоронили в той же деревне, привезли в Москву?
Зачем проводили опознания, словно имеют доказательства, что именно Шестерка и Червь совершили убийства на Солянке? Какое отношение к убийству и отравлению водкой в деревне имеет он, Толик Агеев? Никто ничего не говорил, но он чувствовал, в группировке убеждены, все убийства организованы Агеевым. Признание его авторитета щекочет самолюбие, но больше злит и беспокоит. Если рядовые бойцы знают, значит, знает и уголовка. Он не наивен, понимает, если на него и не стучат напрямую, то болтают лишнее непременно. А для уголовки болтовни недостаточно для ареста, но вполне хватает, чтобы поставить человека на оперативный учет, начать им заниматься. Да и сам факт появления в районе людей Гурова доказывает, что известный сыщик заметил Толика, пока приглядывается, его следует отвлечь, а потребуется, так и остановить. Сказки стариков о неуязвимости, заговоренности Гурова хороши для дебилов и суеверных. Он лишь человек, кости, мясо, мозги и прочие составляющие, значит, смертен.
Толик с усмешкой вспоминал, как всего лишь неделю назад оскорбился пренебрежительным отношением к своей персоне со стороны афганца и Хромого. Он решил потешить самолюбие, купил бутылку виски, корзиночку клубники и спустился в подвал мастерового.
Встретил Толика Сергей Бестаев, усмехнулся, спросил:
– Чего отмечаешь, или плохая погода на нервы действует?
– Сергей, не издевайся над молодым, – миролюбиво ответил Толик. – Тоска, пить один не умею, а с корешами слова сказать не о чем. Разговоры лишь, сколько вчера выпил да кого трахнул.
В глубине подвала Хромой скрежетал железом.
– Дмитрий! – крикнул Сергей. – К нам гость пожаловал, выйди на свет, прими рюмашку.
– Сами? Лично? Большая честь! – Хромой вышел к верстаку, приветствовал он Толика вроде бы и серьезно, но слышались в его голосе нотки то ли насмешки, возможно, жалости. – От хорошей водки отказываться грех. – Он вытер лоб тыльной стороной ладони, пригладил седой чуб, взял предложенный стакан. – Твое здоровье, парень. Чую, оно тебе вскоре очень даже понадобится.
Хромой выпил, присел на табурет, оглядел Толика, словно давно не видел.
– С виду обыкновенный парнишка, ну, чистенький, глаза смышленые, – Хромой стер ладонью усмешку, – так этого недостаточно, чтобы с самим Гуровым бодаться.
– Не пойму вас, Дмитрий Степаневич, – Толик лишь пригубил, – днями вы тут говорили, сыскарь Главка в мою сторону плюнуть поленится. Сегодня чуть не на одну доску нас ставите.
– Я же не знал, что ты такой шустрый. – Хромой указал Бестаеву на свой стакан. – Когда ты освободишься, меня, может, и не будет, тогда и вспомнишь, что старый хрен говорил. Тебя уже упреждать поздно, поезд тронулся, сыщик в тебя уперся, значит, непременно посадит.
– Чего вы каркаете? Откуда вам известно? За мной и нет ничего! – Толик допил из своего стакана.
– Я не каркаю, упреждаю. – Хромой поблагодарил кивком Сергея, который наполнил пустой стакан. – Известно от людей. Раз знаю я, Гуров ведает больше. А что за тобой есть, а чего нет, так разговор не ко мне. Прокурору и суду, может, интересно, мне не очень. Способный ты парень, однако сожрет тебя Лев Иванович, даже костей не выплюнет.
– Сегодня невинных не трогают, так что, палите вы не по тем окнам. – Толик поклонился. – Желаю здравствовать! – Он толкнул тяжелую дверь, поднялся по крутой лестнице, подумал, в одном Хромой, безусловно, прав. Если старый авторитет чего знает, опытный сыщик знает то безусловно.
Толик купил три белые розы и отправился на квартиру к Анне, хотелось увидеть афганца. Его сила и уверенность всегда поднимали Толику настроение.
Открыла дверь Анна, дней десять назад она не смела и мечтать, что сам Толик Агеев подарит ей розы.
