Сегодня он валяется здесь, греет под подушкой никчемное письмо, гладит пистолет, но все это потому, что он отчаянно стремится доказать: да, следователи и сыщики несовершенны, они люди и ошибаются как все люди. Но главная причина не в них, она лежит в иной плоскости. Чем значимее личность убитого, тем выше барьер, за который не пускают профессионалов. А он, сыщик Гуров, пройдет. Тут и тщеславие, что греха таить, но больше стремление защитить честь мундира. Хорошо, конечно, если убийство поднимет он сам, но Гуров с радостью бы отдал дело в руки любого служивого, лишь бы на нем были ментовские погоны.
Он понимал – опасность минимальна, но спать все равно нельзя. Знать и хотеть человеку не запрещено, однако его внутренний резерв сил не беспределен. Постоянное нервное напряжение последних дней постепенно побеждало. Он заснул.
Гуров проснулся мгновенно, сознание включилось так быстро и четко, что он получил сигнал не открывать единственный глаз, не шевелиться. Легкий ветерок коснулся лица, ясно, дверь в палату открыта. Он чмокнул губами, чуть приподнял ресницы, в палате было уже темно, дверной проем светился, в нем стояла медсестра и что-то держала в руках. Женщина не станет стрелять, у нее имеется другое – «нужная» микстура или шприц.
Сыщик открыл глаза, потянулся.
– Как жизнь, генерал? – спросила сестра, входя в палату. – Скучаете? Нам коечка необходима.
– Так в чем вопрос? – Гуров сел, незаметно убрал из-под подушки пистолет и письмо. – Принесите мне брюки, ботинки, можно пиджак, даже куртку.
– Серьезно? – обрадовалась девушка. – Главный строжайше запретил вас беспокоить. Брюки ваши вычистили, выгладили.
– Вы мне перво-наперво башку разбинтуйте. – Сыщик взглянул на часы – без десяти пять. – Я оденусь и тут же исчезну. Это будет наша тайна, скажете, что я ушел самовольно. Передавал привет.
– Да вы чайку-то выпейте, – улыбнулась девушка, разбинтовывая его здоровую голову.
– Обязательно, отдайте штаны, я сбегаю в туалет и с удовольствием выпью чай. – Сыщик улыбнулся, хотя предложение чая ему не понравилось.
Сестра пригладила его взлохмаченные волосы, посмотрела в глаза, взяла стакан, отхлебнула из него, протянула Гурову.
– После укола и сна вы должны хотеть пить.
– Спасибо. – Он действительно хотел пить и осушил стакан.
– Я, господин хороший, на своем посту за пять лет такого навидалась, мне ваши детские хитрости досконально известны. – Она взяла бинты и пустой стакан. – Сейчас принесу одежду. – И вышла.
Вскоре сыщик уже стоял в подъезде приемного отделения, курил, смотрел густые сумерки, сквозь которые проглядывали стволы деревьев, и гадал: оставили «соседи» в парке наблюдателя или сейчас пьют водку в тепле? Вдалеке на шоссе тускло мигнули фары, затем стремительно начали приближаться, «Ауди» вкатился мягко, остановился у пандуса. Гуров пригнулся, одним прыжком преодолел расстояние до машины, скользнул на заднее сиденье, спросил:
– Как прошло?
– А как ваше здоровье, господин начальник? – ответил Стас, выезжая со двора.
Мефодий сидел за столом в маленькой двухкомнатной, скромно обставленной квартире, пил сухое вино, из-под кустистых бровей внимательно смотрел на хозяина, командира грузового «Ана». Капитан, симпатичный очень загорелый мужчина лет пятидесяти, выпил рюмку водки, сделал себе аккуратный бутерброд с селедкой, положил в рот, тщательно прожевал, сказал:
– Мефодий, тебе на пенсию давно пора. Или общак пенсий не выплачивает?
– Мне уже много лет родное государство платит. Или ты считаешь, я без малого тридцать лет землю ковырял и лес валил за «спасибо»? Задерживают выплаты, да я не в обиде, чиновникам на хлеб с маслом тоже требуется. Я позвоню, – утвердительно проговорил Мефодий, принес с тумбочки аппарат, поставил перед собой, откинувшись, как это делают дальнозоркие люди, набрал номер. На другом конце провода почти сразу же сняли трубку. Четко выговаривая слова, сказал:
– Племянник хорошо упакован, вылетает в семь утра грузовым бортом. Встречайте. – И, не прощаясь, положил трубку.
На столе лежал плотный, перевязанный бечевкой пакет. Мефодий подтолкнул его командиру.
– Ты деньги-то возьми, не ломайся. Голову не положу, но, надеюсь, последнее дело у нас с тобой.
Командир взял пакет, прикинул на ладони вес, бросил на старенький диван.
– Мне было тогда девятнадцать… – Он пошевелил губами. – Значит, тридцать два года ты из меня, родимый, кровь пьешь.
– С большими перерывами и плачу по совести, – ответил Мефодий.
– И откуда ты такие слова знаешь? – удивился командир. – Ты же меня под вышку толкаешь.
– Не дури, в России вышку отменили. И если ты все сделаешь аккуратно, то все прокуроры и сыскари в тебя упрутся, только рога обломают, а доказать ничего не смогут, – сказал уверенно Мефодий. – Я в таком деле понимаю.
– А под следствием пару лет в моем возрасте мало покажется? – спросил командир.
– Не до тебя чиновным будет. – Мефодий махнул рукой. – Да и случись не дай бог, я тебя в любом уголке великой России так обогрею, королем жить будешь.
– Тогда следак точно будет знать, что в цвет вышел.
– И пусть он своими знаниями подавится, да и мы ему ласково подскажем: мол, жизнью своей бросаться не следует, не погоны, другой жизни не выдадут. Ты полагаешь, от тебя до меня путь далекий, а прокурор головой ушибленный? Да и я не меньше твоего рискую.
Командир немного подумал, медленно поднялся, убрал деньги в стол.
Убийц напоили водкой со снотворным, заперли в чулане Сильвера.
Все собрались за столом, Классик надел фрак – по утверждению артистов, парадный костюм недавно отметил тридцатилетие. Никакого спиртного на столе, естественно, не было, пили растворимый кофе. Капитан, чисто выбритый, был одет в приличный костюм, еще недавно он на нем не сходился, сегодня болтался на костлявых плечах, как на вешалке. Он просматривал закупленные Сильвером продукты и бормотал:
– «Рама» на бутерброды еще годится, но это не сливочное масло – химия… А тут для торта.
Сильвер состроил хитрую рожу, подмигнул Классику, который по давней привычке сидел, прикрыв глаза, и из-под длиннющих ресниц философски наблюдал за происходящим. Гуров жестом предложил Стасу подойти к окну, сказал:
– Отгони «Ауди» Буничу, скажи дяде «спасибо» и попроси от моего имени, чтоб к пяти утра прислал к этому дому внедорожник со своими ребятами. Скажи, я позже позвоню.
– Так позвони сегодня, сейчас, – посоветовал Стас.
– Хорошо, ты двигай, тебя обратно привезут. Надень форму, побрейся.
– Да уж брился. – Стас провел ладонью по щеке.
– Вчера, – усмехнулся Гуров и добавил: – Еще скажи, что операцию, которую он просил меня провести, я лично делать не буду, но на операционный стол попытаюсь пациента уложить.
– Мудрено слишком. – Стас вновь поскреб щетину и пошел к крану бриться. – Вода-то холодная.
– Ну, извини. – Гуров развел руками.
– Да уж ладно, чего не сделаешь для любимого начальника.
Гуров оставил друга мучиться, отодвинул ширму, оглядел необъятное ложе, спросил:
– Классик, разреши по старинке вздремнуть на твоей крохотной кровати? Сплю урывками, а мне утром необходимо быть свежим и злым.
– Даже повелеваю, – величественно произнес Классик.
Разбрызгивая грязь, высвечивая мощными фарами полотно изувеченного шоссе, огромная машина вылетела из города. За рулем и на переднем сиденье сидели близнецы Бунича.
На сиденье сзади, привалившись друг к другу, скованные наручниками дремали здоровенный Юрий и его маленький широкоплечий напарник.
Стас, сверкая погонами, устроился посередине, рядом расположился Гуров. Он смотрел на убийц и думал о том, что недоразвитость для некоторых индивидуумов является большим благом, чем человек тупее,
