Там, в лагере, перед нападением, когда я дремал, мне вдруг пришло в голову, что Чедвик совершенно случайно оказал мне вендеттой услугу. Потом, когда мы удирали, я подумал: «А что, если это не случайность? Допустим, что он, подсознательно конечно, пытается мне помочь? Вполне возможно, что мы с ним одной крови, и он как-то понимает, что самому тяжело…»
Он замолчал.
– Я все больше убеждаюсь, что последний приступ затуманил твое сознание, Рэд. Ты несешь чепуху. Если только ты не умалчиваешь о чем-то.
– Понимаешь, у меня есть несколько друзей, и до них уже могли дойти слухи о черной десятке. Возможно, что кто-то из них попытается убрать Чедвика, чтобы спасти меня. Я хотел бы этому помешать, и теперь в этом заключается цель нашего путешествия.
– Гм. Жареные гвозди… Если я соглашусь с этой логикой безумца, то станет понятным желание спасти человека, пытавшегося тебя убить. Но я не имел это в виду. Это ты сказал, чтобы только отвлечь мое внимание. Есть что-то, чего ты не говоришь, и мы уже подходим совсем близко к этому. Выкладывай!
– Цветы, ты ездил со мной слишком долго. До тебя у меня было другое устройство такого же типа, и мне пришлось его покинуть, потому что она начала думать точно так же, как я.
– Придется взять этот факт на заметку и покинуть тебя первым. Тем временем…
– Собственно, я подумал, что у нее какая-то неисправность. Теперь же я подозреваю, что она была более чувствительной, восприимчивой, чем…
– С таким блоком памяти, как у меня, тебе не удастся сбить меня с толку. Что ты скрываешь?
– Ничего, честное слово. Я ищу пути обратно к существованию, которое начинаю теперь вспоминать более ярко. Ты это знаешь. Я всегда был в поиске. У меня предчувствие – если этого ты от меня добивался – что очень скоро я найду его.
– Ага! Наконец-то! Отлично, я так и подозревал. Теперь давай все остальное. Как это произойдет?
– Ну, мне кажется, что настоящее мое существование должно быть, э-э… завершено прежде, чем другое сможет начаться.
– Знаешь, я все время чувствовал, что ты приближаешься к чему-то в этом роде. Это самым жутким образом оправданное желание смерти, которое мне только приходилось слышать – а мое программирование отличается большой тщательностью. Добавишь еще что-нибудь? Ты уже решил, каким образом это будет произведено?
– Нет… нет. Ты ошибаешься, ничего подобного. Я и не думал о самоубийстве. Это скорее, что-то вроде предопределенности – так, по-моему, легче всего будет выразиться. Я просто чувствую сейчас, что так все должно и произойти. И переход должен совершиться в соответствующем месте и соответствующими средствами.
– Ты уже знаешь время, место и эти средства?
– Нет.
– Что ж, это уже лучше. Возможно, вскоре тебя посетит обратное предвидение.
– Не думаю.
– Как бы там ни было, я рад, что ты все мне рассказал. Да, так вот, отвечаю на твой вопрос – нет, я не собираюсь тебя покидать.
– Но ты можешь получить повреждения. Даже разрушиться, когда это произойдет.
– Жизнь полна неожиданностей. Я намерен рискнуть. Мондамей не простил бы меня, если бы я оставил тебя одного.
– У вас нашелся общий язык, как я понимаю?
– Да.
– Интересно…
– В данный момент под рассмотрением находишься ты. Мои решения основаны на логике и фактах, как тебе известно.
– Известно, но…
– Никаких «но», черт! Помолчи минуту, пока я размышляю. Итак, нажимать выключатель у меня пока нет достаточных оснований. Все, что ты мне рассказал, крайне субъективно и отдает паранормальностью. При особых обстоятельствах я согласен принять эту паранормальность. Но проверить это у меня нет возможности. Основываться я могу только на знании тебя самого, мне хочется верить, что ты знаешь, что делаешь. И в это же время я опасаюсь, что ты совершаешь ошибку.
– И…
– Вывод: если я помешаю тебе, и окажется, что прав был ты, а не я, и я удержал тебя от чего-то, чрезвычайно для тебя важного, мне будет очень плохо. Я буду чувствовать, что не исполнил своего назначения, не помог тебе. Поэтому я считаю необходимым сопутствовать тебе и оказывать поддержку во всем, что ты будешь делать, хотя основанием служит одно предположение.
– Это куда больше, чем я мог бы просить тебя, ты ведь знаешь.
– Знаю. Чертовски благородно с моей стороны. Но поспешу добавить, что чувствую в равной степени обязанным нажать на тормоза, если ты совершишь какую-то откровенную глупость.
– Все справедливо.
– Мне придется это сделать.
Рэд втянул дым:
– Думаю, что так.
Мили тикали внутри его, словно годы…
22
Маркиз де Сад вдруг бросил перо на стол и поднялся, глаза его странно сверкали. Он собрал все рукописи из писательского класса в мощную папку и проковылял через всю комнату на балкон. Там, в трех этажах над парком и сверкающими составляющими города, он удалил все скрепки и скобки и, пачку за пачкой, отправил листы, словно огромные грязные снежные хлопья, в косой свет вечернего солнца.
Исполнив фигуру замысловатого танца, он послал вслед им воздушный поцелуй и помахал рукой, провожая в полет последние листки с плодами большого воображения несостоявшихся писак из полудюжины разных веков.
– Бонжур, аревуар, адье, – воскликнул он, потом отвернулся и улыбнулся.
Вернувшись к письменному столу, он поднял перо и написал: «Я уничтожил все ваши идиотские рукописи, сделав большую услугу своему преемнику. Ни один из вас не имеет ни крупицы таланта». Он поставил подпись. Он сложил листок, чтобы взять его с собой и пригвоздить к дверям аудитории.
Потом он вытащил новый лист бумаги.
«Возможно, вам покажется, – начал он писать, – что я самым гнусным образом отплачиваю вам за ваше гостеприимство, за вашу щедрость, решив оказать помощь вашему врагу и уничтожить вас, могу добавить, самым кошмарным образом. Кому-то может показаться, что мое чувство справедливости было поколеблено, и я совершаю это в услугу некоему высшему лицу. Он совершил ошибку…»
Подписав послание, он добавил внизу:
«К тому времени, когда вы это прочтете, вы будете уже мертвы».
Маркиз хихикнул, прижал лист черепом, заменяющим пресс-папье, встал из-за стола и покинул квартиру, оставив дверь слегка приоткрытой.
Он спустился вниз трубой пневмолифта, прикрепил на дверь первый листок и вышел через боковую дверь, никого не встретив по дороге.
Оказавшись снаружи, он поежился от дуновения благоухающего ветерка, зажмурился от яркого солнечного света, скривился, услышал доносившееся из парка пение птиц – настоящее или записанное на пленку, точно он не мог сказать. Но, становясь на бегущую дорожку, он тем не менее хихикнул. Дорожка понесла его на север, где он пересел на другую линию. Да, это будет великий день.
К тому времени, когда он перешел на дорожку западного направления, он уже что-то напевал про себя. Цель его уже была близка, но он все-таки перешел на скоростную дорожку и даже сделал по ней несколько торопливых шагов, прежде чем вернулся на более медленную ленту и, наконец, сошел у нужного перехода. Сюда можно было приехать и подземными лентами, подумал он, но ему нужен был наземный ориентир.
Он вошел в здание огромных размеров, как подсказывали ему воспоминания, в нужном направлении. По пути он встретил только двух техников в белых халатах, кивнул им, и они кивнули в ответ.
